С площади, следуя общему течению, они попали на большую улицу с прекрасными магазинами, кофейнями, кондитерскими и ресторанами.
Здесь они совсем растерялись. Но потом, на следующей площади уже настолько оправились и пришли в себя, что у Дженарино даже явилась блестящая мысль: он предложил товарищам дать небольшой концерт.
— Как? Здесь? Выступить с нашим бренчаньем на этой великолепной площади?
— Кто знает! Может быть, и здесь нам повезет не меньше чем в Капуе.
Но ведь это же Рим, Рим, а не Капуа. Здесь никто и слушать не захочет нас.
Но Дженарино, не обращая внимания на возражения, решительно остановился напротив одного из ресторанов и вынул свой инструмент. Вокруг мальчиков-музыкантов собралась в один миг целая толпа уличных мальчишек. Веселая неаполитанская песенка понравилась. Мальчишки стали подпевать, приплясывать. Когда певцы кончили, их просили повторить. Ободренные успехом, они пропели еще лучше, чем в первый раз, а потом сунув «Прыгуну» в зубы поднос, отправили его собирать деньги.
В это время из ресторана вышли господа взглянуть на маленьких певцов. Чувствовалось, что мальчики всех заинтересовали, всем понравились. «Прыгун» набрал денег порядочно.
Тотоно торжествовал.
— Видите! И здесь мы начали недурно. «Прыгун» собрал больше трех лир.
Концерт продолжался.
В это время из толпы отделилась длинная, как жердь, фигура человека с большой бородой. Человек подошел к мальчикам, стал их расспрашивать. Он хотел знать, откуда они, кто учил их петь.
И они ответили в один голос:
— Только что приехали прямо из Неаполя. Родных и знакомых у нас ни души, а всяких песен и фокусов и все возможных представлений знаем тьму-тьмущую… Вчера вечером в Капуе…
Здесь Дженарино увлекся. Рассказал все, со всеми подробностями, ничего не забыл.
— Пойдемте-ка со мной, — перебил его вдруг незнакомец. — Я — граф из Венеции. Путешествую инкогнито (скрываю свое настоящее имя). Выдаю себя за артиста.
— Артист? Значит, как мы, — обрадовались мальчики.
— Да, да. Совсем, как вы. Пойдемте со мной. Согласны.
— О, конечно, согласны. Мы следуем за вами, граф.
Вот с этого-то все у них и началось.
Они ужинали. Хорошо поели. Потом покровитель проводил их в ближайшую от станции гостиницу. На другой день они проснулись бодрые, радостные. Чего только не наобещал им граф! Как только узнал, что мальчики направляются в Женеву, стал им объяснять, что Швейцария совсем не так близко, как они думают.
Чтобы добраться до Женевы, нужно иметь денег гораздо больше того, что они заработали в Капуе.
Граф отобрал у мальчиков мешочек с деньгами. Сказал, что берет его на хранение и уверил, что скоро они заработают и еще, только гораздо больше.
Заботы о помещении и пропитании он брал на себя. Но прежде всего нужно позаботиться о хорошем заработке. Когда денег наберется достаточно, он сам отправит их в Женеву.
В сумерках граф вернулся и весело крикнул мальчикам:
— Вот все и устроено. Вы будете петь в чудном ресторане.
И он обнял их всех троих с «Прыгуном» в придачу.
— Да здравствует наш граф! — закричали, ничего не подозревавшие мальчики.
Граф настоял на том, чтобы они переменили свои костюмы. Оделись бы так, как одеваются настоящие синьоры.
Вечером, умытые, причесанные, нарядные, они вместе с покровителем явились на свой первый концерт.
Концерт имел огромный успех. Им пришлось повторять каждую вещь по несколько раз. Всем особенно понравились «Смешные сценки». Их пришлось повторять без конца. Только в полночь, изнемогая от усталости, мальчики добрели до постели.
Покровитель был бесконечно ласков и до небес превозносил их удивительные способности. Но когда мальчики спросили, каков был сбор с концерта, он резко ответил:
— Это вас совсем не касается. Теперь думайте только о том, чтобы есть спать и быть, как только можно, повеселее.
— И работайте без устали, — сквозь зубы проворчал Дженарино.
Тотоно был удовлетворен ответом и словами покровителя. Замечание Дженарино ему не понравилось. А через пять дней мальчики просто изнемогали от новой жизни. Каждый вечер публика требовала от них слишком многого. Почти каждую песню им приходилось повторять чуть не по пяти раз. Они танцевали и пели, пока, наконец, не падали от усталости. Они задыхались в душном, набитом людьми, зале, пропитанном запахом всевозможным кушаньей. Две недели такой жизни замучили их совершенно.