У Дженарино — собака, больше никого.
Итак, они шли молча и даже не поднимали опущенных голов, чтобы взглянуть друг на друга.
А ресторан, оставшийся за ними, уже начинали освещать. Вот сейчас вспыхнут в нем и возле него все огни. Но ресторан с его веселыми огнями стал вдруг только одним печальным воспоминанием для мальчуганов.
А еще вчера синьор Калондроне сидел там за своим столиком, только вчера придумали они поразить его новой сценкой. На глазах зрителей три актера и их собака, распластавшись на животах по земле, изображали высасывающий насос: вытащили губами и языками все содержимое большой и глубокой миски с макаронами. А как это было вкусно! Малыши были всегда голодны, и это представление доставило им самим большое удовольствие. А как смеялся синьор Калондроне!
И сколько денег им надавали! Как жаль, что они в тот же день все истратили. Не сберегли, как есть, ничего. После всего пережитого им больше не хотелось смотреть на ресторан.
— Уйдем отсюда, — грустно предложил Тотоно.
Ни слова ему не сказав в ответ, оба его товарища стали спускаться за ним по улице к морю. Тотоно хотел отдохнуть на набережной возле самой воды. Они уселись на одном из выступов каменной набережной. Почти горная вода отражала золотые звезды. Волны глухо плескались о камень.
— Тяжелое наступило для нас время, друзья! — начал Дженарино. — После сладкого — горькое покажется особенно горьким…
Продолжать ему помешал собачий вой. Не выдержав, «Прыгун» стал подвывать от голода.
— Молчать! — прикрикнул на него Дженарино и дал ему пинка.
Собака, которая, по всей вероятности, вместе со своими хозяевами тоже оплакивала иностранца, присела и продолжала подвизгивать уже не так громко.
— Итак, друзья мои, — продолжал Дженарино, — наш дорогой иностранец уехал!
Эта полная глубокого значения фраза, которую Дженарино произнес не хуже любого оратора, достигла своей цели. Маленький Таниэлло разрыдался. Дженарино довольный собой продолжал:
— Мужайтесь! Боритесь с унынием!
Речь Дженарино напомнила всем о том, что он взял несколько уроков дикции, то-есть выразительного чтения в театре марионеток. В темноте раздался его преувеличенно взволнованный голос, мелькали все время жестикулирующие руки. Дженарино в эту минуту до такой степени напоминал марионетку, что хотелось разглядеть, где же нити, приводящие в движение его члены и где спрятан говорящий за него человек.
— Разве великие полководцы, рыцари круглого стола, Неистовый Орландо и все другие знаменитые мужи, разве все они когда-нибудь теряли мужество. Отвечайте, товарищи.
— Да замолчи! Довольно я от тебя наслушался всякого вздора, — вдруг оборвал его речь Тотоно.
Наступило молчание. Его нарушил жалобный плач и тихий голос:
— Умираю. Мне так хочется есть! — пропищал Таниэлло.
Ему никто ничего не ответил. Молчание стало еще томительнее.
— У тебя, кажется, была какая-то мелочь в кармане, Тотоно, — вдруг спросил Дженарино небрежным тоном большого барина.
Тотоно сердито пожал плечами. У него не было не только денег, не было даже и кармана. Дженарино больше уже ни о чем не спрашивал. Наплакавшийся Таниэлло едва слышно вздыхал. Тотоно весь сжался и превратился в комочек. Собака, всегда разделявшая настроение своих хозяев, тихонько и жалобно подвизгивала.
Глава II
ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ
— Эй, что вы там делаете, мальчуганы? — окликнул их стоявший на посту таможенный сторож.
— Мы умираем с голоду, — объявил Дженарино таким голосом, точно не придавал этому особенного значения.
— Вот так штука! — засмеялся сторож и швырнул мальчуганам ломоть хлеба.
«Прыгун» бросился к хлебу, но Дженарино дал ему такого пинка, что собака очутилась в воде. Она быстро выбралась оттуда, менее грязная, но еще больше голодная, чем была.
Дженарино схватил хлеб и проворно разделил его на три равные части. Так они втроем и поужинали.
Так они втроем и поужинали.
Собака больше не выла. Она огорчалась и негодовала, на этот раз уже молча. Дженарино отлично понимал ее настроение. Покончив с хлебом и тщательно подобрав последние крошки, он обратился к товарищам:
— Несчастное животное! — произнес он сильно растроганным голосом. Ему хотелось разжалобить Тотоно и Таниэлло. Но те не поддались и продолжали уписывать хлеб.