Он почувствовал толчок, поднял голову и увидел Краюху со смущенной улыбкой на лице.
– Ну что, заработал, – сказал Чий.
– Да ладно, знаю, разберусь. Сам начал, сам и разберусь. Сходим, ничего…
– Сходит он!.. – подошел Шага.
– Не ори. Схожу.
– Дурак! – жалея, сказал Шага.
– А как еще было, по голове получать?
– Слушай, а почему бы и нет, а? Я не пойму, что у тебя с ней такого, все получают – так ничего, а тебе так нельзя, у тебя она сразу же испортится, я стою и думаю, что сейчас придется свою подставить из-за тебя, и ничего!
– Не ори, – Краюха обернулся и глянул назад. – Ты что думаешь, я из-за себя, я стоял там, как обосравшийся, и думаю, нельзя, ведь пацаны ни за что выхватывать будут, значит, я не хорошим таким останусь, сам начал, а из-за меня вы. Вы что? Я, значит, вообще у вас…
– Не думаем, – сказал Чий. – Нет, ты не у нас…
– А ты, значит, думаешь, что нам лучше стало оттого, что тебя тут обговняли на наших глазах, а мы ничего сделать не смогли…
– Посмотрим, это сейчас так. Схожу, вернусь – нормально все будет, – Краюха гордо вздернул подбородок. – Сколько туда? Недели три…
– Это с ним? Ну! Три! И еще три по три…
– Да ладно, ты тоже не преувеличивай, такой же человек, тоже слабости свои, как и у всех, и на них также играть можно…
– Один «такой же человек» он, и другой «такой же человек» ты, да? – сказал Шага. – Ты самый, такой же человек, самый-самый. Ты думаешь, он из-за чего туда пошел. Ты думаешь, ему это интересно, показать Краюхе, что, мол, он ошибался? Краюха согласится, и они назад пойдут, оба довольные?
Краюха замешкался. Шага отвернулся. «Такой же человек», – буркнул он под нос.
– Да ладно. Что сейчас уже сделаешь, – сказал чий, – А ты иди, тебе теперь больше ничего не останется, только ты забаловался что-то: такой же… играть на слабостях можно, ты сегодня уже сыграл.
Краюха ничего не сказал и молча недовольно пошел подбирать свой бурдюк под кувшином.
– А камень где? – спросил Шага.
– Там … Отдал кому-то. Тошно мне здесь сегодня.
Краюха вернулся и встал рядом, зажав бурдюк под мышкой. Судя по всему, там еще солидно оставалось.
– Это день такой, – сказал Шага.
– Как знал, что так и будет. Так идти не хотелось, но надо, думаю. Пошел, дома противно, тут еще хуже стало. Может, болеть начал. Серьезно, а? Знаешь, когда только-только ломота появляется, крутит, мутит…
– Шага улыбнулся:
– Это с чего это вдруг? Глупости то не говори. Мы здесь все тогда болеем, каждый день.
Чий повернул голову и посмотрел на столпившихся под факелом, разговор продолжался, о Лесе, о том, как идти. Но Израна там не было. Изран, оказывается, вместе с Воротом сидел в стороне, на куче прелого зерна, лежащей с незапамятных времен, цвета сухой земли. Они о чем-то вяло говорили. Видимо, примерно о том же, о чем и они сейчас. Не хочется ему, понял Чий, но ничего, он никому так думать не позволит, пинками гнать станет, если придется. Вот он и опять победил, правда, сейчас и сам не рад, но победил. Почему так всегда, что в нем такого, ведь не сила – это глупо. А что ум. Вроде, и не он, вернее, не только не ум. Если разобраться, Чий знал его безумно долго, с раннего детства, а это то же самое, что и всегда. За такой отрезок времени о человеке узнаешь все. Можно предсказать, как он будет вести себя в какой-то выдуманной ситуации, случись она на самом деле, со значительной долей вероятности, что он будет делать, а что не будет, и как именно, это Ушастый бы не понял, а он понимает. Но, что интересно, сам повторить не сможет. Почему? Да кто его знает, почему. Но не сможет – факт. Потому что нет у него той же смеси храбрости, наглости, справедливости, жестокости и, кто знает, чего еще, как у того в голове.
Он услышал, как скрипнули створки ворот, и в толпу вклинился кто-то маленький и вихрастый, стал что-то спрашивать и через некоторое время вышел к ним. Чий узнал его – долговязый, которого он увидел по дороге, где дети играли, тот самый долговязый, который топил в луже стебель полыни.
– Кгаюха, там тебе пегедали, – у него не было двух зубов спереди, и он картавил, – чтобы не ждали, ничего не получиться. Б*ат твой сказал.
– Вот же еб, …бляха, – сказал Чий, – как и думал, зря прождали… Твою ж так! Он посмотрел на молчащих, Краюху и отвернувшегося Шагу.
Скука. Серость. И зря, все зря, Теперь можно было идти домой, он подумал о доме, о брате, который, наверняка, уже спит. Домой тоже не хотелось, он молча взял в руки бурдюк и сделал три крупных глотка, в нос ударил запах алкоголя и старой ягодной настойки с душком.