– Удачи.
И пошел к дому. Не дойдя до двери, он остановился и оглянулся назад. Кунар удалялся, медленно, не спеша, ссутулившийся, и со спины сразу было видно, что по дороге идет старик. Наверное, ему действительно недолго осталось, что-то в нем сломалось в последнее время, что-то раньше надломленное, а теперь развалившееся окончательно, в труху. Не могут такие люди умирать годы и годы, Чий не мог представить его в такой роли, как-то не получалось, таким же, как эти, выходящие на ступеньки погреть лысую голову в белесом пуху на тоненькой шее, шамкающие безумным ртом кашку, да и кто ему ее даст – кашку…
А ведь таким, как сегодня, он его ни разу не видел, хотя и знал всю свою жизнь, наверное, никогда больше и не увидит, он вдруг совершенно ясно понял, что это действительно так, и почему это так, не могло в будущем повторится такого разговора – один из собеседников по-настоящему взрослый, слишком взрослый, а другой совсем пьяница, не о чем им было говорить. Нет точек пересечения.
Он выглядел маленьким на таком расстоянии, тоже, наверное, думает сейчас о чем-то. О чем он сейчас думает?
И Чию почему-то стало очень его жалко. Некогда удачливого, которому все само собой давалось в руки, которому все когда-то завидовали, но не семьянина, это ему чуждо было по природе, и потому оставшемуся бездетным, когда умерла жена и сын маленький в мор, а он так и не женился больше. Одинокий дед, тот, кому когда-то завидовали все.
В доме было темно. Сразу запахло сеном, навозом и сухим деревом. Тлел в золе одинокий красно-оранжевый уголек. Он потрогал языком бесчувственные ужасно распухшие губы, и подумал, что представлял себе свое возвращение совершенно не так. Он вспомнил, что рисовал себе, когда только выходил, собираясь быстро решить с тканью и развеяться чуть-чуть на Амбаре. А, в итоге, все как всегда, также серо и уныло, может, это потому, что не умеет он быстро и слегка, и получается всегда одинаково. Скоро должно было светать.
В углу зашевелилась мать.
– Ты бы уже лучше завтра тогда вообще приходил, – послышался ее сонный голос, – додумался.
Она, что-то накинув на себя, возилась какое-то время у очага, раздувая лучину.
– Хорош, – рассматривала она его в свете огня.
Чий представил, как он сейчас, наверно, выглядит, ему даже показалось, что он чувствует ту волну перегара, которая от него, должно быть, исходит. Коснулся разбитой в кровь костяшки на кулаке.
– Вот тут что найдешь. Занавеску закрой, тише, брата разбудишь.
– Отдав ему лучину, она снова легла, укрывшись одеялом. Взяв в руки котелок с остатками мяса, свежина была уже холодная, тугая, он, скривившись, откусил от пахнувшей дымом полоски, попытался жевать.
– Больно?
Чий только сейчас заметил, что мать не спит, а, положив голову на плечо, разглядывает его из темноты. Он молча кивнул.
– Вон молока лучше возьми, в кувшине свежее, и лепешку туда помакай. Справа от тебя стоит. Горе… Где это тебя угораздило так?
– Да какая разница?
– А рубаху как испачкал? – она подняла лежащую у нее в ногах рубаху в жирных, мокрых от крови и пыли пятнах. – Чий, ну, смотри…
– Ага, я о рубахе там только задумываться и должен был, мне по лицу, а я о рубахе.
– Кто?
– Какая разница!?
– Вот всегда ты так, нет, чтобы нормально…
– Слушай, спи, а! Начала.
– Тише, брата разбудишь.
– Мне вообще уйти?! Тихо, не понимаешь, громко брата разбудишь.
Она обиженно отвернулась лицом к стене, до шеи накрывшись одеялом.
Чий облокотился спиной назад, подняв голову, и стал думать. Он вспомнил мысль, которая пришла ему на ум во время разговора с дедом Кунаром, которую он так и не успел оценить. Даже не мысль почти, а только ощущение, когда он вдруг подумал, что Кунар говорит о нем самом. Как будто действительно угадал. «О скуке в толпе», так наверное, в чужой толпе, и тогда он успел удивиться, как все точно. И что же там было? Похоже, что почти ничего, одни ассоциации и чувство догадки, близкой истины, только чувство. Не догадка, а именно ощущение. Скорее всего, сказать он хотел совсем не это. Просто во мне его слова как раз это и шевельнули. Это я их ждал еще там, пока пили. К тому же, что дед понять мог? Ему-то скука в толпе точно не грозила. Кунар не Борода какой-нибудь, сам признал, что такой же, как они, одна закваска. Какое там одиночество, он в ней первый был, это за ним шли, и он своей жизнью вполне доволен остался. У него другое – скука без толпы, вот это о нем.