Ее слова висели в воздухе, как тяжелые камни. Или как ядовитые мухи. От них не было спасения.
— Нет, об этом мне напоминать не надо, — медленно проговорил Дэггет.
Ядовитые мухи полетели прямо в глаза. Слезы покатились по щекам, он безуспешно пытался загнать их обратно…
Это не сон. Это вполне реальные воспоминания. Они накатывают тяжело, неумолимо. Так падает на сцену тяжелый занавес. Нет, они больше похожи на прозрачный экран, в котором движутся образы. До боли родные образы. Образ мальчика, бегущего по трапу. Отогнать их невозможно никакими усилиями. А вызвать может любая мелочь: запах, звук, иногда просто прикосновение к шерстяной вещи. От этих воспоминаний нет спасения.
Он стоит в школьном гимнастическом зале, который немцы отвели под склад вещей, принадлежавших пассажирам того самолета. Почти все вещи уложены в чистые полиэтиленовые пакеты, на каждом пакете бирка с указанием, на каком расстоянии от места взрыва найдены вещи. Сквозь непрозрачный пластик невозможно разглядеть, что же там внутри. Через несколько минут глаза у него начинают слезиться. Сколько же здесь вещей! Целые кипы, штабеля платьев, сумок, портфелей, детских корзинок, тростей, компьютеров.
Чего здесь только нет! От обилия этих вещей он начинает безудержно рыдать. Он рыдает уже три дня подряд, от любой мелочи. От вида детской вещички, от какого-нибудь слова, произнесенного на брифинге. Он боится, что не выдержит этого напряжения, что однажды разрыдается и уже не сможет остановиться.
Он просматривает пакет за пакетом, пытается разглядеть, что там внутри. Внимание его привлекает кукла с оторванной головой. По дороге в город, наутро после катастрофы, он видел мертвую женщину, висевшую вниз головой на самой верхушке дерева. Платье болталось клочьями, руки раскинуты, как будто женщина плыла… Это был первый признак катастрофы, с которым он столкнулся. Вокруг был пасторальный, почти лубочный сельский пейзаж. Мирный, зеленый и очень немецкий. И вот ему приходит в голову: а может, девочка, которой принадлежала эта кукла с оторванной головой, была дочерью той женщины? В конце концов личности всех погибших, конечно, будут установлены, но до тех пор чего только не передумаешь!
Выжили всего четыре человека. Все четверо — дети. И один из них — его сын. Нижняя часть туловища у него теперь парализована. Как и остальные триста двадцать семь пассажиров, дети упали с высоты шестнадцать тысяч футов. Все четверо упали в болото к западу от деревушки. До сих пор непонятно, как они остались живы. Один из них позже скончался в больнице от стафилококковой инфекции, о чем потом без устали кричали все средства массовой информации. И действительно — выжить после падения с высоты шестнадцать тысяч футов, чтобы умереть в больнице от инфекции!
Он проходит дальше. Пакеты, пакеты, пакеты. С туалетными принадлежностями, с фенами для волос, с магнитофонными кассетами, с глянцевыми красочными журналами.
И вдруг он останавливается как вкопанный. Пытается протянуть руку и не может: рука трясется. Эти вещи еще не уложены в пакет. Их уложат после того, как он их опознает. И к ним тоже прикрепят бирку с именем и занесут в список, а список потом введут в компьютер. Это делается теперь каждый вечер. А потом, в результате поисков в банке данных определят владельца каждой вещи. И постепенно, шаг за шагом раскрутят всю эту трагическую историю.
Он стоял и смотрел на ботинок Дункана, весь покрытый болотной грязью. Один-единственный ботинок. С ноги, которая уже больше никогда не будет ходить. Ботинок Дункана, его мальчика. Он лежал в куче вещей, на многих из которых были пятна крови.
Дэггет подозвал усталого молодого человека, одетого в камуфляжную форму. В руках у него была бирка, и при виде ее Дэггет снова разрыдался. На этот раз не из-за Дункана. И не из-за себя самого. Он был потрясен теми усилиями, которые прилагают все эти люди, и этот измученный парнишка в камуфляжной форме. И еще он плакал из-за того, что никто из них, из людей, связанных с последствиями этой катастрофы, никогда уже не сможет стать таким, каким был прежде.
Лаборатория по исследованию взрывчатых средств лос-анджелесского регионального отделения ФБР (ЛАРО) находилась в Доме Гувера в центре города. При входе в лабораторию в глазах рябило от микроскопов, коробочек и ящичков, в которых хранились все мыслимые и немыслимые взрывные устройства.
В комнате работали два лаборанта в синей спецодежде. Они даже не взглянули на Дэггета, когда тот вошел. Тем лучше. Дэггет прошел прямо в кабинет Мичема.