История перевозки в Петербург этой статуи обошла весь мир. Мраморную Венеру поостереглись доверить случайностям морского плавания, она отправилась посуху. Местами ее везли в люльке, прикрепленной постромками к нескольким лошадям. По горным тропам несли на руках. Перед нею скакали нарочные, исправляя дороги, настилая мосты. Через Северную Италию, через горы Тироля, по пуштам[4] Венгрии, по веселым полям Австрии, через Польшу, Белоруссию, Смоленщину и Псковщину двигался невиданный кортеж. Темные слухи бежали по деревням. Бородатые псковичи в ужасе крестились и отплевывались: царь совсем отступился от веры! «Везут в Петербург с такой честью, как и пресвятую богородицу не возят, богохульную нагую девку! Наступают последние времена!»
И все же статуя благополучно прибыла на место. Очень довольный Петр установил ее в Летнем саду на всеобщее обозрение и на великий конфуз. Молодые дебошаны пялили глаза на соблазнительное диво, старые раскольники рвались пострадать за веру — сокрушить каменный срам. Чуть было не приключилось царской воли ослушания и воровских дел: «подлые людишки» ладили тот кумир разбить. Но обошлось.
Теперь вы можете видеть эту прекрасную статую там, где ей и надлежит быть, — в одном из залов ленинградского Эрмитажа. Она попала, наконец, в музей, где хранятся сокровища искусствоведения и археологии. Но к тому времени, как это случилось, археология уже вышла из своего младенчества. Во второй половине XIX века эта наука переживала свою бурную юность. Много замечательных людей пестовало ее до совершеннолетия, и едва ли не самым замечательным из них был, конечно, Генрих Шлиман.
ПОСЛЕДНИЙ ТРОЯНЕЦ
Замок возле городка Анкерсхаген в Мекленбурге не принадлежит к самым прославленным в Германии; да и самого городка не найдешь ни в одной энциклопедии. Но мальчишкам, жившим здесь в двадцатых годах прошлого столетия, на это было наплевать: для них у замка хватало достоинств.
Как и положено, на его освещенных солнцем камнях грели спинки ящерицы. Дурман и крапива закрывали входы в тайники; за каждой выщербленной плитой мерещился если уж не заклятый клад, так, на худой конец, скелет, замурованный в стену. Башни разрушались, камни выпадали из брешей. И от всего этого в душе рождалось тревожное и приманчивое слово — «древность».
На большом сером валуне против ворот часто сидел спокойный мальчик. Спустив на траву аккуратно заплатанные старые башмаки, Генрих Шлиман, пасторский сын из Анкерсхагена, смотрел на стену и по целым часам думал невесть о чем. А впрочем, догадаться нетрудно.
В семь лет он, как и все мальчуганы его времени, грезил о щитах и шлемах, о рыцарских турнирах и средневековых поэтах-миннезингерах. Германия еще не забыла Шиллера.
«...Und zum Rittern Delorges spottender Weiss
Wendet sich Fraulein Kunigunde...» [5]
Но Генриху минуло восемь, и случилось непоправимое. Господин пастор купил сыну книгу «Всеобщая история для детей». Там была картинка: дворец троянских царей горит; дым занял половину неба. В узких улицах толпятся коварные греки с голыми икрами и короткими мечами. На маленькой площади высится лукавый дар данайцев — пустотелый деревянный конь. Прекрасные троянки заламывают руки, старый Приам раздирает одежды, и Кассандра пророчествует на готовой рухнуть стене...
Художник никогда не бывал в Малой Азии, не видел восточных городов. Дворец Приама выглядел точь-в-точь как швабский «шлосс».[6]
Теперь, сидя на своем камне, мальчик мечтал уже не о том, как из ворот выйдет «фрейлейн Кунигунда». Он хотел бы, чтобы из них, сверкая золотом доспехов, выбежал богоравный Гектор. Он хотел бы, чтобы Троя раскрылась перед ним, ожила во всей своей чарующей древности.
Так родилась мечта открыть Гомерову Трою. Генрих Шлиман «заболел» Троей.
Принято думать, что мечтатели — это мечтатели, а дельцы — дельцы. Из Шейлока не выйдет Ромео, господин Крупп не станет исследовать планету Марс. Но жизнь не считается с нашими противопоставлениями. Она порождает самые странные гибриды характеров.
Семья Шлиманов обеднела. Школа, университет, а с ним и образ пылающей Трои — все ушло в область недостижимого. Реальностью стал сальный прилавок мелочной лавки.
5
«И к рыцарю Делоржу, лукаво усмехнувшись, обратилась девица Кунигунда» (Шиллер, «Перчатка»).