Кристина с Эльжбетой переглянулись, у обеих мелькнула одна и та же мысль.
— Папа, и ты можешь! — отчеканивая каждое слово, чтобы до отца дошло, сказала дочь. — В конце концов, деньги ты не украл. И лучше уж, в крайнем случае, рискнуть, чем поубивать из-за них друг друга. А по всему видно — к этому идет. Можно поделить на два банка...
— И даже на три, — поддержала ее Кристина. — Что нам мешает завести каждому отдельный счет? Ты уже совершеннолетняя, а мы и подавно.
— Хорошо, каждый положит на свой счет, в разных банках.
— А золото? — напомнил Карпинский. — Я говорю о золотых монетах.
— Ну, этого не много, то есть не много по объему, о нем потом подумаем. А сейчас поехали скорее.
До которого эти банки работают? До шести? Должны успеть.
Совсем позабыв об опасности в лице Клепы и бросив дом на произвол судьбы, все трое с большой поспешностью покинули квартиру, прихватив тяжелую сумку. В их сердца вселилась надежда. В который раз?..
* * *
Преисполнившись бьющей ключом радостной энергией, Тадик до конца дня успел провернуть всю накопившуюся работу и поздним вечером отправился прямиком в дом матери. Поскольку прямиком, то и не имел ни малейшего представления о новых достижениях Божены. С него вполне хватало и прежних, поэтому и решил положить конец преследованиям несостоявшейся невесты.
В родном доме он застал настоящую трагедию.
Из Секерок Божена вернулась смертельно зареванная, до крайности разъяренная и очень несчастная. На сей раз виновными были ужасные дети, вполне достойные своей мамочки. По дороге девушка еще успела поругаться с пассажирами одного автобуса и водителем другого, и это обстоятельство ее еще больше взвинтило.
Пани Халина сразу поняла, в каком состоянии вернулась ее падчерица. Вслед за грохотом захлопнувшейся двери послышались громогласные рыдания, с которыми девица взбежала по лестнице, потом еще один хлопок — уже двери спальни. Там страдалица бросилась на кровать, колотя кулаками по подушке и ногами по матрасу. И матрас, и подушка покорно и мягко подчинились ударам, что ни в коей мере не способствовало разрядке стресса, к тому же звуки получились настолько умиротворяюще приглушенными, что необходимый для разрядки шум пришлось производить самостоятельно, рыдая, вскрикивая и подвывая.
Все это не слишком взволновало пани Халину, и вовсе не потому, что она была бессердечной мачехой. Напротив, сердце у женщины было доброе и она одинаково внимательно и заботливо относилась ко всем детям в их общей с сантехником семье. Просто успела изучить особенности характера старшенькой и привыкла к ее преувеличенно бурным эмоциям по совершенно неадекватным поводам. Самозабвенные, продолжительные рыдания, переходящие в истерику, могло вызвать неосторожное высказывание подружки; тройка по физике, разумеется незаслуженная; некстати размазавшаяся тушь на ресницах; тот факт, что в магазине увели из-под носа последние сережки с мордой шимпанзе, и тому подобные превратности судьбы. Пани Халина уже знала, что попытки. успокоить израненную душу во всех этих случаях лишь усиливали истерику, и потому научилась спокойно ее пережидать.
На сей раз, однако, вопли и рыдания вывели из себя бабушку, которая в соседней комнате смотрела по телеку свой любимый сериал и вдруг перестала слышать, что черноволосый герой в порыве страсти нашептывал белокурой героине. Старушка постучала в стенку — без толку, прибавила в телевизоре звук — без толку. Пришлось призвать на помощь дочь.
Пани Халине в данный момент очень не хотелось заниматься нравственными терзаниями Боженки. Она находилась в заключительной стадии приготовления обеда, когда все кипело и шкворчало и от плиты не отойдешь. В их доме обед был святым делом, к моменту возвращения с работы отца семейства суп должен стоять на столе, и никакие оправдания, объясняющие отсрочки и опоздания, сантехник не принимал во внимание. Обычно покладистый и во всем подчиняющийся жене, в этом отношении он был тверд и священные часы обеда соблюдал с точностью маньяка. Даже если на работе приходилось задержаться, обязательно звонил, чтобы поставить жену в известность, на сколько минут опоздает.
Обед пани Халина всегда готовила, то и дело поглядывая на часы. Вот и сейчас все шло по расписанию. В духовке доходила запеканка, суп оставалось только заправить в последний момент, в миксере уже поджидал будущий мусс, взбить — и готово. Пришлось все бросить и подняться наверх.
Как и положено, первые же сочувственные расспросы вызвали у Вожены новый взрыв отчаяния.
Кулаки замолотили по подушке с удвоенной силой, по комнате полетели пушинки. Среди воя и рыданий пани Халина расслышала вроде бы имя Тадеуша и встревожилась. Неужели сын отмочил что-то такое, от чего несчастная девушка так страдает?
Старушка всегда была сообразительнее дочери, хотя тоже не вдавалась в эмоциональные тонкости.
— Совсем сдурела девка! — неодобрительно заметила она. — За парнями бегает, стыд потеряла!
И нечего ее жалеть, так и надо. Отбери у нее подушку, не то совсем разорвет.
Боженка завыла громче.
Пани Халина попыталась отнять у падчерицы подушку, та вцепилась в нее зубами, отчего вытье зазвучало глуше, и женщины смогли обменяться замечаниями.
— Я ведь ей все объяснила, Тадик ее не хочет, а она знать ничего не желает! Видишь, мама, до чего дошло!
— Говорю же — стыда у девки нет!
— Только вот не понимаю, что у них еще произошло, что он ей мог сделать, ведь Тадик сейчас на работе.
— С нее станется и на работу к нему заявиться.
Должно быть, оттуда ее выгнал, вот и бесится.
Боженка зарылась головой в отвоеванную подушку и принялась истерически вскрикивать, молотя ногами одеяло.
— Воды ей дать? — совсем растерялась пани Халина.
— Лучше на голову вылить! — посоветовала бабушка.
— А потом мне же постель сушить. Тогда, может, водки? Или валерьянки?
— Можно и валерьянки, но говорю тебе — лучше всего облей девку водой, сразу в себя придет. И по-человечески скажет, что приключилось. Из этих криков ничего не поймешь.
Боженка слышала все и соображала тоже все, при желании могла бы и объяснить как человек, да вот беда — до нее вдруг постепенно стало доходить, что сама виновата в сегодняшних неприятностях.