— Доброе утро, искорка, — сонно пробормотала Рада, перекатываясь поудобнее и обнимая ее. Было так сладко и тепло просыпаться в ее руках. Рада никогда не думала о том, насколько это хорошо. Может, просто потому, что мне ни с кем, кроме нее, и не хотелось просыпаться? Великая Мать, благословляю тебя за то, что привела ее ко мне!
— Ты хорошо спала? — Лиара говорила совсем тихо, и голос у нее был низкий и бархатистый. От его ноток внутри у Рады разлилась дрожащая золотая истома, и она, не удержавшись, тихонько поцеловала девушку за ушком.
— Хорошо, моя радость, а ты?
Ответить Лиара не успела, потому что откуда-то слева Алеор громогласно заорал:
— Подъем!!
Даже будучи готовой к этому, Рада все равно вздрогнула всем телом и в сердцах проворчала:
— Когда-нибудь я точно убью его!
— Древолюб ты проклятущий! — вторила ей с другой стороны заспанным голосом Улыбашка, зашевелившись под своими одеялами. — Чтоб тебе пещерные гавюрки все пятки пообгрызали!
Что это за «гавюрки», Рада и знать не знала, наверное, живность, что водилась во тьме переходов под Рудным Стягом, но сама фраза заставила ее хмыкнуть. Каждое утро Улыбашка выдумывала какое-нибудь новое проклятье, и за все это долгое время оно ни разу не повторилось.
— Я сделаю чай, — негромко сообщила искорка, выпуталась из рук Рады и направилась к поостывшему за ночь очагу.
Редлога в помещении не было; вместо него на куче прелого сена у прохода в коридоры дремал, свернувшись клубком и зарывшись в сено, Жужа. От резкого голоса эльфа он тоже подорвался со своей лежанки, дикими глазами осматриваясь вокруг. Помигав немного на людей, медведь сполз с сена и попятился во тьму коридора, не смея даже отвернуться от зашевелившихся на своих одеялах путников. Сел Кай, потирая каменными пальцами глаза. Когда он так делал, Рада боялась, что он их случайно выдавит, больно уж мощными выглядели его руки. Но ильтонец всегда двигался мягко и аккуратно, тщательно выверяя каждый свой жест так, чтобы не причинить вреда ни себе, ни другим.
Очаг тлел россыпями малиновых углей, но темно в помещении не было от трех горящих масляных ламп. Лиара направилась к огню, чтобы подбросить сучьев и вскипятить чай. Алеор невозмутимо сидел на полу, аккуратно вытаскивая из ножен свои клинки, проверяя их остроту и убирая обратно. Иронично взглянув на Улыбашку, эльф проговорил:
— Ох, Улыбашка, Улыбашка! Я столько для тебя делаю, а от тебя в ответ одни только проклятия и ругань. Так ты никогда не сможешь наладить контакт с окружающим миром.
— Я сейчас с твоей наглой рожей контакт налажу, — пообещала гномиха, выпутываясь из одеял. Вид у нее был помятый и невыспавшийся. — Вернее, это мой ботинок сделает. Он, знаешь ли, уже очень давно к тебе неравнодушен.
— Это у вас у гномов традиция такая? — глаза Алеора смеялись. — Ну, если так, то можешь ему позволить выразить почтение. Но я бы не советовал, потому что гораздо больше тебя заинтересуют топоры, которые с моей легкой руки согласился предоставить тебе Редлог. Так что будь добра, приструни свои ботинки и сходи в соседнюю комнату, выбери оружие, что тебе подойдет. — Он скромно опустил глаза, возвращаясь к своим кинжалам, и добавил: — Поблагодаришь потом.
Гномиха бросила на Алеора тяжелый взгляд, но ничего не сказала, складывая свое одеяло. Довольно проворно, даже не став умываться с утра, она направилась в соседнее помещение, и Рада поняла, что и на этот раз Алеор победил. Впрочем, она с трудом могла представить себе ситуацию, в которой он бы мог проиграть в словесной перепалке. Язык у этого эльфа болтался на каких-то буквально волшебных шарнирах, а яда было достаточно, чтобы ободрать до костей любого, кто посмел бы с ним тягаться.
Редлог появился уже после того, как они закончили свой завтрак, утреннее умывание и сборы. Куртка сидела на нем как-то неровно и была мятой, словно он спал в ней. Мародер то и дело чесал свою бороду, что навело Раду на мысли о паразитах, подхваченных у медведя. И это бог? Она с сомнением оглядела Редлога еще раз. Никак он не ассоциировался у нее с существом, пришедшим с той стороны Грани и обладающим достаточным могуществом, чтобы вселиться в тело и жить вечно. Впрочем, Каю, уж наверное, было лучше знать, чем ей.