Ваня остановился и, не поворачиваясь ко мне, тихо сказал:
– Я не курю… И не пью. Я и не есть могу, если надо… Неделю. У меня мама, – его голос дрогнул, он запнулся и замолчал. Я медленно присела рядом с ним на корточки и повернула его за маленькие щуплые плечи к себе лицом. В его синих потупленных в пол не по-детски волчьих глазах стояли слезы.
– Твоя мама болеет? – тихо спросила я. Ваня молча утвердительно кивнул головой. По его прозрачным детским щекам текли такие же прозрачные слезы. И я поняла, что блуждающая скребущими кошками влага, все-таки нашла выход. Я почувствовала, как по щеке стекла горячая слеза, а за ней еще и еще. Я обняла этого маленького волчонка и прижала к себе. Так, обнявшись, мы стояли минут пятнадцать, не в силах остановить слезы. Прохожие с интересом смотрели на странную картину, но шли мимо. Я ревела от боли за этого ребенка, а он плакал от того, что с детства ему пришлось стать взрослым и сильным. Его никто никогда не жалел, а он и не позволял этого делать. В свои шесть лет он знал одно: «Если не он, то кто же»…
Мы выбросили грязную тряпку, я взяла его за руку и мы пошли в ближайшее кафе перекусить. Ваня, насупившись, остановился у входа, привыкший к тому, что в такие места его просто не пускали, даже помочь… За кусок хлеба. Не потому что злые, потому что так принято. Его гнали, как бродячую собаку, палками. И сейчас он сжался, ожидая обычной развязки.
– Идем, не бойся. Я не дам тебя в обиду никому и никогда, – тихо сказала я и сжала маленькую холодную ручку. Он покорно пошел за мной как маленький шестилетний мальчик. Устал быть взрослым.
Мы говорили с ним до самого вечера. Время пролетело мгновенно. Ваня сразу уплетал за обе щеки булки с мясом, по-модному именуемые гамбургерами, периодически с опаской глядя по сторонам, чтоб не забрали. Наевшись, он расслабился и рассказал, что его отец погиб на работе. Давно. Как именно – он не знал. Был совсем маленький, все, что помнил, и то было из рассказов матери. Когда отец погиб, мама сильно заболела. Он слышал, как говорили соседи между собой, что нервы не выдержали. Как называлась ее болезнь, он тоже не знал, но помнил, что в названии было слово «сахар». Но зато название лекарств он выучил наизусть, а еще он очень хорошо запомнил, что если их не принести, мама может умереть. Вот и ходил не в школу, а на «работу», каждый день… С утра и до ночи. Пока мама могла, она работала сама, и он ходил к соседскому мальчику учиться грамоте, к школе готовиться. А потом маме стало совсем плохо. В школу он так и не успел, пришлось идти на улицу просить… Но стержень, который был в нем, вероятно, от рождения, просить не давал, вот и пытался «работать»… Как мог. Помогать… Как умел. Даже к дяде Мише, соседу, пристал, чтоб молотком орудовать научил. Грамота осталась у соседского мальчика, а у Ванечки появился долг перед любимой мамой…
– Я очень люблю маму, – без доли наигранности, без детских нот сказал он в завершение. – Я боюсь, вдруг она умрет, и я никому не буду нужен.
Тихо, сдерживая по-взрослому детские слезы, сказал он и замолчал.
Я достала деньги за еду, положила их на стол, взяла его за руку и потянула к выходу.
– Поехали знакомиться с твоей мамой, – я обняла его за плечи и прижала к себе. – И никогда не бойся, слышишь, что твоя мама умрет, понял?
Я посмотрела внимательно сверху на этого маленького одинокого волчонка.
– Мы вылечим твою маму, а кроме нее, ты теперь нужен и мне. Так что прорвемся.
Ваня потянул меня за руку вниз, и я присела. Он молча подошел, обнял меня и положил голову на плечо. Взрослость вмиг улетучилась, и возле меня оказался маленький беззащитный испуганный шестилетний мальчик, выброшенный из жизни и уже успевший от нее устать.
– Спасибо, – сквозь слезы сказал он. Так по-детски, с безоговорочной верой в мои слова. – Спасибо. А как тебя зовут?
– Василиса, – улыбнулась я. – Но для друзей – Вася. Так что для тебя – Вася!..
P. S. Двадцать лет спустя.
– Ванька, что ты возишься так долго, мы опоздаем, и должность директора такой крупной фирмы заберет кто-то другой, – крикнула я из коридора, уже натягивая туфли.
– Мам, – пробубнил басом Ваня из спальни в ответ, где уже час подбирал галстук под костюм. – Скажи Васе, пусть не накручивает. Я уже официально директор – это всего лишь формальный банкет в честь этого…
Тоска зеленая, или «Меня устраивает любой результат»