***
Когда я вновь открыла глаза, то лежала уже в кровати, за окном - светло, и Еремов - рядом. Не знаю как так, да и стыдно представлять всю это картину целиком: что подумал, как творил, однако... факт есть факт, и благо, что хоть одежду на мне оставил.
И вновь это его, до дрожи уже пробирающее предчувствие: буквально и минуты не прошло, как я на него стала пялиться, и вдруг резко распахнул веки, от яркого света зрачки вмиг сузились, являя широкие карие блюдца. На уста проступила добрая, ласковая улыбка.
- Пельмени? - неожиданно прошептал.
Растерялась я на мгновение:
- Чай.
- ...и чай, - ухмыльнулся.
***
Отделение. Заболотный. Фирсов. Все выступили. Грановского только не хватает для полного комплекта.
Плевать.
На всё плевать. А после того, как сообщила, что нарыла за эту безумную ночь (принципиально не говоря, как и где), Максу и Андрюхе, по большому счету, тоже стало всё равно.
- Только учти, подруга, - кинул на прощание Фирсов. - В этот раз, если что... виновата во всем будешь исключительно ты, и только ты. Помни - этот человек стреляет сразу в лоб, без сомнений и без малейшего шанса на промах. Он всех делит строго на "своих" и "чужих". И не думаю, что мент когда-нибудь сможет войти в первую категорию. Так что еще раз подумай, прежде чем вновь соберешься идти с ним на встречу.
***
- Балашова, труп!
- Красиво звучит, - язвлю насчет чудесной фразы, что так нежданно обронил, вскрикнул Грановский, не менее неожиданно ворвавшись ко мне в кабинет.
- Ничего красивого, - недовольно пробурчал. - Собирайся. По нашей теме...
***
И снова парк. И снова очередной душераздирающий результат нашей пассивности, моей немощности, недостаточного уровня профессионализма, сноровки. Господи, почему ты не дашь мне ума наперед предугадывать шаги этих ублюдков, найти что-то поистине стоящее?
Записи - конспекты, сделанные по книгам анатомии, но даже почерк не Евсеева. Никак и ничего к нему не привязать. Номера: один - наш, второй - какого-то магазина (Грановский ездил пробивать), третий - зарегистрирован на женщину из области (курс взял Фирсов), а четвертый - и того не обслуживается.
Скрылись твари. Вовсе скрылись из виду, так что даже слежку не устроить, прослушку не поставить... или еще чего разумного не предпринять. Полный ноль. Мы - полный ноль.
Но, а пока...
Обогнуть, обойти с другой стороны экспертов и присесть рядом с девушкой.
Как всегда, прекрасное, молодое лицо... и без меры изувечено, без капли сострадания измордовано тело. Под ногтями темно-багровая грязь, губы искусаны до крови. Сосуды в глазах полопаны... И вновь пытки, и вновь зверство на грани невозможного.
С*ка, как я таких не понимаю... Герои, "ваятели". Тогда с обидчиками так разбираться надо было! Или даже сейчас, но не... с беззащитными девушками, что в несколько раз слабее вас. Почему? За что... именно они? Одна дура недопоняла, испугалась - и всё? Весь чертов род человеческий проклят? Вновь охота на ведьм, что «так бессовестно лишают счастья, покоя других»? Или что?
Сколько еще будут люди обвинять других в собственных ошибках и немощности? Собственной никчемности? Сколько?!
- Ну, как? - бросает на меня пытливый взгляд Макс.
Шумно вздыхаю.
- Опять Каренко, судя по лишнему мусору и кривизне, - внезапно вместо меня отзывается Грановский. Встает, снимая перчатки.
- Том? - и вновь слышится голос Фирсова.
Взгляд на товарища:
- Не знаю, я пока не уверенна.
Нахмурились, причем оба.
- В смысле?
- Не знаю, - лихорадочно качаю головой. Попытка встать, пошатнулась - вовремя подхватывает Андрюха и помогает встать. - Не зна-ю...
Опять шепчу я.
- Как так? - не отступает, нервничает товарищ.
Черт, я действительно не знаю...
То ли разговор, откровение перед Еремовым на меня так подействовало, такие яркие воспоминания. Или еще что. Но сегодня впервые чувство, будто... Евсеев вернулся. Будто это его дела, его творение, его "картина", даже не смотря на "недочеты".
Пристыжено поджать губы и замереть, впившись взглядом в девушку.
Да простят меня все... за это моё помутнение. Неясность ума.
Еще миг - и вновь опускаюсь, присаживаюсь на корточки рядом. Нагло провожу рукой по плоти, слегка придавливая у ран. Очищаю от грязи "задетые" места. Поправляю лохмотья одежды.
- Нет, - вновь качаю головой. - Андрей, - зову своего любимого спорщика. Присаживается рядом. - Гляди, всмотрись в эти "косяки". Они... словно внатяжку, словно прилеплены. если там всё было естественно, то здесь... - нахмурилась я, подбирая правильные слова. - Знаешь, - оборачиваюсь, взгляд в лицо - отвечает тем же. - Как когда новой вещи нарочно придают вид состарившейся, винтажа?