Пристальный, пронзающий взгляд, впивающийся в самую душу. Страшно моргнуть.
Закивал головою:
- Вот так всегда! Бабы, вы бабы: один раз х**м помаячили, лапши навешали - и сразу помчали следом! С*ка ты, Балашова. И срать ты хотела на своих. Свои стали чужими. Вот только чужие примут тебя в свои? А? Ты у них-то поинтересовалась? ДА НЕ МОЛЧИ ТЫ, Б***Ь! - неистово, бешено завопил, разъяренно замахав руками, отчего враз меня передернуло на месте. Испуганно сжалась, словно беса страшась.
Трусливо опустила взгляд.
Тягучие, долгие мгновения тишины...
Неожиданно продолжил, но уже более сдержано:
- Я тебе последний шанс даю... Хоть что-то скажи в оправдание!
Болезненные, сумасбродные мысли, переворачивая все за и против в очередной, тысячный раз. И выпаливаю, осмеливаясь даже при этом взглянуть в глаза:
- Я его люблю, и я его не сдам.
Глава 18. Друзья
Глава 18. Друзья
***
Благо четверг. Опять смена Петровича.
По-моему, он единственный, которому было глубоко все равно, с кем я связалась, и с кем теперь сплю.
- Вот почему так, Петрович? Почему? - не выдержала я уже, и с горя вызвала его на это безумное откровение.
Цыкнул зубом, дожевывая свой бутерброд.
- Почему? - рассмеялся. - А потому что... все мы одинаковы, как не назови. Различают только поступки: и то, что творит наш близкий, никак не значит, что мы такие же. Это - жизнь. Она многогранно жестока. В том числе, заставляет мириться с разными, порой даже мерзкими, недостатками дорогого сердцу человека. Вот у меня жена была. То ей было не так, то ей было не этак. Гуляла, бухала, что черт. А что я? Домосед, дурак. Из всего хобби - кроссворды да работа. Но я мирился. Мирился со всем, но и не значит, что я был таким же. Просто из всей череды... были такие дни, чаще всего это было воскресенье, когда мы собирались всей семьей на кухне... Она жарила котлеты, или еще что, а я читал газету. Дети бегали вокруг, доводили до бешенства. Но мы были счастливы. Безмерно счастливы, вопреки всем «но». Ведь не так важны вспышки чувств (а они бывают разные, и часто противоположные), как именно такие моменты определяли нашу жизнь. И это даже не я сам придумал. Нет - не помню, откуда взял. Но, кто бы сие не подметил, он был безмерно прав: ведь отними такие моменты - и я остался бы пустым. Возможно, тоже бы спился. Может, даже бомжом по миру пошел. У каждого свой крест - у меня вот такая жена. У тебя - сама знаешь... И потом, пути Господни неисповедимы. Может, не зря ты в его жизнь пришла, этого твоего... Гляди, одумается, свернет с гиблой дороги. Немногих, но все же любовь возвращала к жизни. А если за той чертовой личиной еще бьется сердце, как и твое, то почему бы не попытаться? Почему бы не спасти? Как тогда, когда тебя из морга живой обратно вернули. Чудо? Чудо. Вот и нечего на него нарекать. Какое оно есть, такое и есть. Даже если и губительное. Сделала выбор - дерзай. Тебе потом за него реветь и расплачиваться. Тебе, а не нам...
***
- Нарды, домино?
- Шахматы, - коварно ухмыляется старик. - Я как-то прослышал, что в свое время ты даже Фирсова обыграла!
Качаю головой, улыбаясь:
- И кто же вам такую байку-то сочинил?
- Грановский, - нахмурился.
Смеюсь тихо себе под нос:
- Ну, да ладно! - махаю рукой. - Расставляйте!
***
Не успела моя ладья отрезать короля, как вдруг скрипнула дверь. Кто-то вошел в здание.
Напрягся Петрович.
- Боря! - счастливая, вскочила я с места, признавая в темной фигуре знакомое, отчасти уже родное лицо. Но миг - и осознаю: Еремова вместе с ним нет.
- Привет, как ты? - подходит ближе к дежурке.
Испуганным, мертвым голосом шепчу:
- Где он?
Скривился:
- Всё хорошо. Будет скоро. А пока просил забрать тебя. Едешь?
Растерянный, взволнованный взгляд на коллегу.
Пожал плечами мужчина:
- Сама решай. Твой крест.
Закивала я головой, соглашаясь:
- Спасибо. И простите... потом доиграем!
Схватить куртку, сумку, прочие вещи - и помчать, мышей выскочить за Кузнецовым, как за своим спасителем.
***
- Ну, Блохина ты помнишь, - ткнул рукой на своего товарища: невысокого, русоволосого, худощавого молодого человека, на вид - лет тридцать, не больше.
Молча, киваю головой, подтверждая (еще бы... ведь этот гад - не просто тот, кто заявился тогда вечером в воскресенье к Грише домой вместе с Борей... Нет - это тот самый "оголодавший кобель" с июльской ночи, на складах, что так отчаянно тогда спорил с Кузнецовым, сражаясь за жертву, за право отыметь меня).