- Я - не вещь! - злобно рычу, прозревшая от такого его поведения.
- ВЕЩЬ, Балашова. ВЕЩЬ! - сплюнул яростно в лицо.
Миг - и, ухватив за шкварки, отстранил вбок, открыл машину и запихнул, силой втолкнул меня в салон.
- Сейчас - ВЕЩЬ, - с лязгом закрыл дверь.
***
Сидим вдвоем с Кузнецовым на кухне (опять Блоха в машине, внизу). Молча, пьем чай. Каждый повесил голову и утопает в своих тяжелых мыслях.
- Прости, - внезапно шепнул, отчего невольно вздрогнула я. Подвести очи и уставиться ему в лицо (а вот он не смотрит). Продолжил: - Но и ты сегодня неправа была, - глаза в глаза. - Не смей больше так реагировать, вести себя. Никогда не пререкайся, на людях. Даже если тебе кажется, что вокруг - одни друзья.
Слушаю, внимаю ошарашено; боюсь моргнуть.
- Особенно с Еремой, - ведет дальше; взгляд около. - Ни огрызаться, ни истереть, а уж тем более унижать. Ты же вроде уже большая девка, и касалась нашего мира - а элементарного не сечешь. Так и по роже могут съездить, и не только это... То, что ты там при Алтухове творила - даже я ох**л с лояльности Гриши. Он тебе не сказал, так я скажу: такое - непростительно. Дома - хоть на ушах стой. За пределами - ты баба Еремы. Вещь. Неотъемлемая часть его. ...которая просто ну не может не подчиняться. Смирись. Ведь даже если ТЫ его дискредитируешь, и он это терпит, то чего мы, ровные пацаны, должны его слушать и ему подчиняться? Им баба командует? Вот и пусть ходит под ней, а не...
Опускаю пристыжено очи.
Прожевал эмоции. Шумно вздохнул:
- И пока я за тобой присматриваю, ты будешь подчиняться мне. Всё понятно? Я, вроде, ничего лишнего не прошу, и скотски себя не веду. Вот и ты, будь добра, иди навстречу... Договорились?
Нервически сглотнула скопившуюся слюну. Немного помедлила, но решаюсь (не подводя глаз):
- Да. Договорились.
...
Долгие, пустые, тяжелые минуты... неловкости и рассуждений.
Бесцельный взгляд за окно...
И вдруг раздался шорох. Тихий стук.
Мигом встрепенулась, сорвалась с места я. Поспешил за мной и Кузнецов. Обмерли в коридоре, ожидая.
Еще момент, еще штрих - и дверь распахнулась.
Дикий, радостный стон, вскрик невольно вырвался из моей груди. Еремов. Моя попытка кинуться на него, его же - зайти в квартиру. Столкнулись, как идиоты.
Счастливо смеюсь, торопливо отступая.
Но уже буквально доля секунды - и сам бросается на меня. Жадный, откровенный, развратный, пылкий поцелуй в губы - наполняя, насыщая меня сполна своим ароматом, вкусом, теплом. Одной рукой прижимает за талию к себе, а второй - силится стащить с себя вещи. Отчаянно помогаю.
Шаги наощупь - забрались в кухню. Еще миг - и уткнулись в стол: хода дальше нет. Смеюсь, пристыжено. Отрываюсь от его губ - а он и не против, тотчас прилипает лаской к шее, еще больше доводя меня до трепета, до взрыва неистового желания.
- Может, голодный? Поешь?
- Ага, - ржет, и тут же повалил меня на стол.
Рассмеялся Боря: живо убрал со стола чашки, давая нам больше свободы; шаги на выход. Схватил курку.
Слышно:
- Я буду в машине.
Едва раздался стук двери, как тотчас, словно по команде, среагировал Еремов. В момент отстранился назад: грубо, алчно стащил с меня джинсы, белье - и вновь повалил на стол. Точные, ловкие, но спешные движения... Не успеваю даже ничего сказать, как в следующий миг - полностью ощутила его уже в себе. Резвый напор, по нарастающей действия, доводя меня до полного исступления, до дрожи, до громких, что не в силах сдержать, наполненных изнеможением и похотью, стонов. На глаза проступили слезы...
***
Замер, расплываясь в удовольствии...
Глубокие, усталые вдохи.
И вдруг, едва различимо шепотом на ухо:
- Евсеев мертв.
Обмерла, окаменела я от услышанного. Но секунды - и, ничего больше не сказав, не продолжив, отстранился от меня; поправил, застегнул брюки. Шаги в коридор, не оборачиваясь. Мигом спускаюсь и я со стола. Торопливо следую за ним.
В ванной замер Гриша - моет руки.
- В смысле? - хмурюсь, огорошенная. Все еще никак не могу понять, не послышалось ли мне. И что он имел в виду (ведь такого, казалось, просто не может быть... в природе даже: только не этот бес).
Молчит. Выключил кран. Вытер руки.
Движение ко мне ближе.
Улыбнулся Еремов, вдруг добро так, снисходительно, нежно, будто умиляясь моему наивному замешательству.
Коснулся бережно щеки и провел вдоль скулы.
Ухмылка:
- В прямом, - наконец-то прозвучало, будто гром, подтверждая вперед прорвавшееся сверкание молнии. - Его больше нет.