- С*ки! С*ки, вы! - мигом срываюсь с места и бросаюсь на ублюдков, тут же пытаюсь заехать одному кулаком в челюсть. Но так не вовремя кто-то поймал, остановил меня и тотчас оттянул от урода, силой сдерживая в стальной хватке. Застыли гады, ошарашено выпучив глаза.
- Эй, Фирсов, забери свою больную! Пока мы ее не пришили! - послышался незнакомый мужской голос у меня над ухом.
Подоспел Макс. Враз захватчик швырнул меня в его сторону - отчего невольно споткнулась, запутавшись в собственных ногах, упала на землю. Завизжала, зарыдала я, словно ополоумевшая.
Сгреб в охапку Фирсов и жадно обнял. Короткие, нервные поцелуи куда попало. Противлюсь, вырываюсь, бьюсь, словно птица в клетке - тщетно. Скулю обезумевши...
- Тише, тише, - шепчет, еще сильнее сдавливая, удерживая меня в оковах своих рук. - Успокойся. Никто никого не ранил и не убил. Все в норме. Успокойся. Побереги себя.
Еще удары, еще мгновения - и обмерла, обвисла обреченно:
- Я его не сдам, - едва различимо, на ухо, сквозь плач.
Кивает головой Фирсов и еще сильнее обнимает, прижимает меня к себе:
- Я знаю... - шепотом.
***
Сдали. Свои же его и сдали. Не за Каренко-Евсеева, нет. Всё гораздо хуже и глубже. Указали на нить, нити, за которые потягивая, начали так удобно, так ловко и скоро милиция, прокуратура разматывать весь чертов клубок... Это был бунт, самый настоящий - для перераспределения власти. И много, очень много крыс тогда повылазило на свет. Вот только ошиблись... Их оказалось недостаточно, чтобы полностью перекроить, перечертить всю схему. Устранить Еремова - устранили, но еще остался Кузнецов - до мозга костей верный человек Гриши. Более того: он был лишь вершиной айсберга. Ибо преданных людей осталось гораздо больше тех тварей, что так слепо погнались за призрачной выгодой и возможным господством...
И кто все это заварил, кто сдал?
КТО?
Блохин. С*ка, БЛОХИН!
Гнида е**чая!
Как бы мне хотелось самой этой вше кадык вырвать!
Никогда не думала, что на это способна, да даже просто подумать о таком! Но сейчас - это был пик моих прелюдий, нежности и понимания.
Растоптала, с*ка, растерзала нас, прожевала и выплюнула.
А ведь все его считали другом (вопреки всем "но")...
***
Естественно, ничего на Еремова валить не стала. Сразу первый делом положенный звонок - Боре. Тот - Ефиму. И уже через час этот странный, веселый, но невероятно проницательный и хитрый мужичок вытащил меня за шкирку из бездонного колодца.
В свете всех этих обстоятельств, не без «кое-чьей» настоятельной просьбы, я уволилась из милиции. Задним числом.
Хотя и сама того хотела. Грановский оказался той еще с*кой, желающей кожу заживо с меня содрать и вывернуть наизнанку (хотя, и молодец в каком-то смысле, не поспоришь). Фирсов же, чье дело-то, как раз таки, сейчас блистало, вертелось, горело на столах и в чужих руках, тот, кому важнее всего было все это раскрутить, ибо вложено сил в него немало, и шерстилось не один год, оказался... истинным другом. Человеком. Не давил, не вымогал. Местами, даже морально поддерживал, особенно первые недели после случившегося, пока валялась в больнице.
Нет, так нет. Что уж тут? Да, официально я не была Еремову ни женой, ни иным близким родственником, а потому свидетельствовать была обязана. Однако Ефим все организовал, что не есть, в лучшем виде: любые упреки или намеки отскакивали от меня, словно мячик пин-понга от ракетки, основываясь на полном моем неведении, алиби или плохой памяти в связи с инвалидностью и постоянным, на грани нервного срыва, состоянии из-за дела Евсеева и Каренко (подозреваемых в совершении чреды убийств, "возможно" продолжающие мою прежнюю историю).
Еремова не только не схватили, но и след его упустили: где, как, и даже в какой стране нынче - неизвестно.
Была ли я в обиде на него за то, что он меня там бросил?
Ни капли. Побеги я дальше - и точно бы Богу душу отдала. Останься он - влепили бы пожизненно, или "наши" пришили его ("при задержании" - и, кстати, это скорее всего; не говоря уже о тех крысах, которые тоже хотели обглодать его кости). Так что нет... Более того, это оградило меня от нападок предателей: подтверждая, что я - лишь очередная, тупая «шмара его, которую вовсе не жаль и в лесу бросить, на разрыв шакалам»...
Единственное, что меня грызло, на кого я злилась - это исключительно на себя. Это я нас обоих подвела: не смогла в нужный момент в нужном месте проявить физическую и моральную стойкость, сноровку и силу воли...
Я. И только я...
***
За мной следили «органы»: прослушки в телефоне, в доме. Любой поход - сродни кадрам из боевика. Однако и на том спасибо, какая-никакая, а все же "охрана": куковать в отделении больше не могла, а потому в страхе и одиночестве утопала в своей квартире, прячась за "тонкой" железной дверью.