Пришли в цех. Только открыли дверь — навстречу хлынул оглушительный грохот, лязг и визг. Стучали выбивные машины, сотрясая землю и стены, раздирал уши лязг обрубных пневмомолотков и маятниковых наждаков. Над головой гремел мостовой кран, а крановщица еще била в рынду. В цехе темно от стоящей в воздухе пыли. Жарко.
Зашли в комнату начальника блока.
— Здравствуйте, товарищи! — сказала Голубева. — Где мне увидеть начальника блока?
— Это нетрудно сделать. Я начальник блока, — ответил измазанный формовочной землей мужчина с темными очками на лбу, совсем не похожий на начальника. — Чем могу служить?
— Мы из редакции...
— Вижу, что не из министерства, — сказал начальник блока.
— А я вас почему-то не помню, — как бы удивилась Анна Иосифовна.
— Мы ведь люди незаметные... В саже, в пыли... Так что вы хотите?
— Вы, наверное, слышали, что сейчас вся страна становится на трудовую вахту в честь Октября?
— Не в погребе живем...
— Так вот, — продолжала Голубева, — мы пришли узнать, как у вас развернуто социалистическое соревнование в честь...
— У нас оно всегда развернуто... Вам что, лучших людей? Показатели?
— Не только. Покажите ваши обязательства.
— Вот они, на стенке. Правда, запылились.
— И еще мы хотели бы побеседовать с лучшими рабочими, с бригадиром...
— У нас лучших нет. Хорошие есть. Вот хотя бы формовщик Пехтерев. Но с ним вы не поговорите. Он не очень разговорчивый, а потом у него сейчас работа. Металл скоро подадут, он готовит опоки.
— Ничего, — возражает Голубева, — с нами заговорит. Где он работает? Мы сделаем так называемый репортаж с места.
— Пойдемте, покажу.
Вышли на участок. По длинному полукруглому конвейеру одна за другой тихо двигались металлические коробки, называемые опоками. Формовщики словно колдовали над ними, потом зацепляли подъемниками, снимали с конвейера и ставили на формовочную машину. Там утрамбовывали в них землю деревянными колотушками. Когда включали машину, опоку начинало трясти, она с грохотом подпрыгивала. Возле одной из таких машин мы остановились.
— Вот он, Пехтерев, беседуйте! — закричал в ухо редактору начальник блока. Та крикнула в ухо мне:
— Идите, Андрей Петрович, беседуйте, как я говорила! Поздоровайтесь сначала!
Я неуверенно стал подбираться к формовщику через кучу горелой земли. Чем ближе подхожу, тем сильнее грохот. А формовщик стоит спиной ко мне, помогает машине трамбовкой. Я подошел почти вплотную. Он, разворачивая трамбовку, ткнул ее концом меня в живот, оглянулся, и я увидел черное, как у негра, лицо, белые зубы и глаза. Глаза сказали: «Чего под руками лазишь?» Я в растерянности оглянулся на редактора. Она кивнула головой: мол, действуй, чего же ты растерялся?
Я несмело взял формовщика за рукав и почувствовал, что рукав покрыт пылью. Формовщик вопросительно посмотрел на меня.
— Здравствуйте! — заорал я.
— Чего?
— Здравствуйте, говорю!
Формовщик потянулся рукой к кнопке и выключил машину. Стало тише.
— Чего надо?
— Здравствуйте!
— Привет! Чего тебе?
— Я из редакции! Как дела, как настроение?!
— Дела, как сажа бела! — ответил формовщик и снова нажал кнопку. Машина загрохотала, формовщик заиграл трамбовкой, словно циркач.
Я почувствовал себя перед ним ребенком. Успел увидеть в глазах рабочего осуждение: и за снежную свою рубаху с галстуком, и за чистые руки, и за то, что не вовремя затеял разговор о настроении, о делах. Вдруг появилось сознание вины перед этим человеком, делающим какую-то загадочную работу.
Пошел от формовщика, не слыша грохота, ничего не видя. Редактор направилась к выходу, а начальник блока поманил меня рукой и повел в конторку.
— Эх вы, газетчики! Ты, вижу, новенький. Учись-ка у вашего Вениама. Он мужик правильный. По-моему, не так она тебя учит, по-казенному. Зачем тебе говорить с Пехтеревым, когда он занят? Я тебе о нем расскажу на целый роман, понимаешь... А ты только погляди, как он работает, и хватит с тебя. Ты на него не обижайся. Он хороший человек. Подойди после работы — не узнаешь. Он у нас член цехового комитета, ответственный за соревнование... А ты не расстраивайся. Лиха беда — начало. Все надо, понимаешь, по-человечески, просто.
Я молчал.
— Ну давай, записывай! — продолжал начальник, раскрывая какой-то грязный журнал...
Вернулся в редакцию — Анны Иосифовны нет.
— Где она?
— В обком ДОСААФ улетела, или на полигон, — сообщил Вениам. — Где вы с ней расстались? Пришла сердитая.
Я рассказал, как она учила меня брать интервью у формовщика, и Шустов махнул рукой: