Белым платьем, синим-синим взором
И любовью в май наш золотой,
Шопотом березок белокорых,
Выросших в Смоленщине родной.
Мне тогда раскрылись за горою
Юности далекие пути,
И тогда нас в поле стало трое
В дружбе братской песню ту вести.
И она тем неграм пала в душу,
Разбивала рабство и обман.
Выходила на берег Катюша
За Великий, Тихий океан .
Я плавал чужими морями,
Я плавал чужими морями,
Много бурь перенес.
Мама моя, о мама,
Сколько я видел слез!
Я шел от порога к порогу
Узнать о людских делах.
Летели чужие дороги
В американских краях.
Пробившись сквозь снежные дали,
Руки я грел у огня.
Негры в черной печали
Братом назвали меня.
Там, где могучие реки
Кипят в ниагарском огне,
Стали индейцы навеки
Друзьями верными мне.
В кривде, в нужде, в печали
Жили десятки лет, —
Прежде, чем услыхали
Правду твою — вавет.
Люди несли упрямо
Светлую правду вперед.
Мама моя, о мама,
Правда средь них живет!
Дороги ее просторны, —
Выросшая в Кремле,
Она раскидала зерна
По необъятной земле.
ХЕРСТ
В черном авто, на поживу жадный,
Желчью пропитанный, вечно злой,
Мчится он ночью во тьме непроглядной,
Восьмидесятилетний волк седой.
Дюжий мотор одолела усталость —
Он даже хрипит: броня тяжела,
Словно хозяина лютая старость
Ржавчиной рыжей его проняла.
Может быть, это унылое дело
Мотору уже надоело давно —
Возить ночами хозяйское тело,
Которое желчи и злобы полно.
Едет большою дорогою мглистой
За небоскребов ущербный ряд...
Где же сообщники? Где нацисты?
Что же вамолк их кровавый парад?
Где-то под Волгою и под Одессою
Их черепа в траве, без могил.
Он их вспоил своей желтой прессою,
Он же и золотом их вскормил.
Он провожал их под римскими нишами,
Благословлял итти на разбой,
Он их своими кутал афишами,
Словно гадюк одевал чешуей.
И, захлебнувшись острою злобою,
Со лба стирая старческий пот,
Вновь он за старое взяться пробует,
Вновь клевеща на советский народ.
Вновь сочиняют лжецы информацию,
Крик поднимают наемные рты.
Словно грохочут в цехах ротации,
Льют на бумагу моря клеветы.
Так он сейчас продолжает усердствовать.
Идет разговор у газетных витрин:
« Опять фальшивка?" — „Понятно — Херстова!"
„Подлость опять?- — »Так он не один!"
Он коммунизм клянет до истерики,
И вторит ему наемников полк...
Так доживает в трущобах Америки
Прихвостень Гитлера — бешеный волк.
СТАТУЯ СВОБОДЫ
В берег мерно бьют Гудзона воды,
И шумит в рекламах Уолл-стрит,
Старенькая статуя Свободы
Равнодушно так вокруг глядит,
Вперя взор в предместий темных дали,
Но в глазах — ни боли, ни тоски.. .
Ведь не зря ее к рукам прибрали
Алчные банкиры-пауки.
Обещали ей свои проценты,
Дали факел : — Всё предай огню ! —
За ничтожные купили центы,
Словно проститутку с авеню.
И она не видит, как заводы
Всколыхнулись силой боевой,
Что у них на знамени Свободы
Не ее лучи — лучи другой;
Той, живой, что Лениным согрета,
Сталиным в борьбе закалена,
Центром мира, средоточьем света
Нерушимая стоит она.
А старуха статуя с банкиром
(С давних пор они обручены)
Вновь заносят яростно над миром
Факел третьей мировой войны.
НЕГРИТЯНКА
Прощались с рабочими, как с друзьями,
Мать-негритянка двумя руками
Поднесла нам букетик, умытый росою.
Красные, синие, так сверкали
Цветы весенней свежей красою,
Словно их в мире надежд собрали.
Старухе ответил я словом коротким
И поклонился с сыновней улыбкой.
Потом самолет зашумел с высотки,
И нас закачали ветры, как в зыбке.
Я видел, прощаясь: под нами проплыли
Богатый Бродвей и кварталы рабочих,
И где-то мелькнули за облаком пыли
Женщины старой печальные очи.
О чем она думала в ту минуту,
Убита нуждой и трудом суровым?
Может, о новой, полной уюта
Радостной жизни в домике новом?
Может быть, я напомнил ей сына,
Что не вернулся с войны жестокой?
Может, родная моя Украина
Душу ее взволновала глубоко?
А может, что я поклонился низко
И так человечно пожал ее руки?
И ей показалось, что счастье близко,
Что растут у нее счастливые внуки;
Что их не линчуют, что труд их в почете,
Что ходят их дети в школы и в парки;
Что белые матери в нежной заботе
Ее негритятам приносят подарки.
Лети, самолет, облака пробивая,
В Москву дорогую, к родному раздолью!
Пусть помнит о нас негритянка седая
И думает думу про светлую долю.
РАССКАЗ ОБ ОДНОЙ КНИГЕ
Из Европы в Америку ехал один
Американский гражданин.
Вез он с собою сквозь ночи глухие,
Сквозь океанскую синюю даль,
Честные думы свои трудовые,
Совесть свою, что крепка, точно сталь.
В салонах кружились фокстроты, блюзы, —
Платья на дамах — точно огни,
Он же, одетый в рабочую блузу,
Вместе с матросами был все дни.
Иные жевали бифштексы с кровью,
Жирные ростбифы — горы еды!
А он в сторонке свой завтрак скромный
Ел, попросив немного воды.
Иные танго вели с полутона,
А песня его гремела, грозна;
Когда он с матросами пел про Джона,
Гудела Атлантики глубина.
Иные смотрели меж тихих столиков
Фильмы про гангстеров и алкоголиков, —
Он же читал, закаленный в борьбе,
Книгу: «История ВКП(б)
Кончился рейс, и воду залива
Винт парохода пенит бурливо.
Сколько нацистов, богатых, вельможных, —
Кто из Берлина, кто из Бизоний, —
Все паспорта предъявляют в таможне,
С местной полицией в полной гармонии.
Здесь и деголлевские бандиты,
Псы из Севильи — Франко лакеи, —
Только лишь Гитлера с Геббельсом, битых,
И нехватает в их галлерее.
Титовцы, мистер с резиновой жвачкою,
Леди из Лондона с другом — собачкою.
Паспорт проверить — секунда, другая...
Эта Америка им как родная!
И вот с парохода сходит один
Американский гражданин.
И видят сыщики — волчья стая :
Его встречают моряк с кузнецом...
На нем одежда — блуза простая,
Он честен и тверд, с открытым лицом«
И длится обыск в рассветной рани...
Вдруг сыщикам стало не по себе:
Они нашли в его чемодане
Книгу .История ВКП(б)'.
Как будто бомба упала рядом
И гром потряс просторы земли, —
Ее окружили, наряд за нарядом,
Полицейские патрули.
Как будто вулкана разверзся кратер,
Чиновников бросило в лед и в жар:
Они наложили на книгу печати,
Чтоб вдруг от нее не вспыхнул пожар.
А парня скрутили: как острое жало,
Впилось ему в руки железо оков,
Но с ним по дороге в бессмертье шагала
История партии большевиков.
ДВЕ АМЕРИКИ
Не был я в Америке три года,
Но запомнил серые рассветы,
Бой заокеанской непогоды,
Черных танков мрачные приметы.
Там томится человек рабочий,
Днем и ночью отдыха не зная.
Там головорезы когти точат,
Недобитых наци бродят стаи.
Пусть !
Я вижу, как звездой лучистой
За морем озарены селенья,
Как перед боями коммунисту
Посылает мать благословенье,
Как народ в стремительном потоке
Грозно преграждает путь ненастью,