И король встал.
Министры серьезно и молча вышли из кабинета.
Князь Сольмс сидел пригорюнившись.
— Прав ли я? — спросил у него король.
Князь взглянул на своего коронованного брата с выражением глубокого почтения.
— Да, — сказал он тихо, — но тебя ждут, быть может, тяжелые испытания.
— Ну, увидим, любезный Карл, — сказал король. — А теперь пойдем со мной, прогуляемся.
Он нажал вторую кнопку по правую сторону от письменного стола. В дверях из кабинета в спальню показался камердинер.
— Я ухожу, — сказал король, застегивая сюртук.
Камердинер подал ему кепи гвардейских егерей и перчатки.
— Угодно Вашему Величеству сигару?
— Нет. Передайте дежурному флигель‑адъютанту, что он мне не нужен. Со мной пойдет князь.
Король взял князя под руку и пошел через коридор, мимо низко кланявшихся лакеев в ярко‑красных ливреях, к большому выходу из дворца. Из передней доносился громкий разговор.
— Кто там? — спросил король.
— Граф Альфред Ведель и Девриен.
Эти две личности в самом деле, стоя в холле, увлеклись такой живой беседой, что не заметили приближения короля.
Граф Ведель, гофмаршал короля и комендант дворца, высокий и статный человек лет тридцати, со свежим цветом лица, красивыми, но грубоватыми чертами, в придворной полуформе: синем фраке с красным отложным воротником, стоял перед знаменитым ганноверским актером Девриеном, рослым стариком шестидесяти лет, сражавшимся за германскую независимость, но который еще так мало ощущал тягость своих лет, что до сих пор играл с величайшим успехом Гамлета.
— Здравствуйте, Девриен, — сказал король, останавливаясь.
Собеседники замолчали, и Девриен бросился к королю.
— Как вы поживаете? — поинтересовался Георг V. — Бодры и свежи, как всегда? Девриен образец для всех нас, — обратился король к князю Сольмсу, — он нашел секрет вечной юности.
— Ваше Величество, — отвечал Девриен, — у этой вечной юности, которую вы мне всемилостивейше приписываете, тоже есть свои кулисы, и я, к сожалению, не всегда стою перед рампой — подагра часто суфлирует мне фальшиво! Я пришел просить приказаний Вашего Величества насчет следующего чтения, но, кажется, не вовремя?
— Я сегодня занят, любезный Девриен, — сказал король, — завтра тоже. Зайдите послезавтра.
— Слушаю, Ваше Величество.
И, приветливо кивнув головой, король вышел из дворца.
— Куда мы пойдем? — спросил князь Карл.
— К мавзолею, — отвечал король.
Об руку с братом он твердым и быстрым шагом прошел через дворцовый двор.
Девриен проводил короля глазами, затем снова обратился к графу Веделю.
— Не нравится мне, — сказал он, хмуря брови, — что наш государь идет об руку с этим австрияком. Избави бог, чтоб это было дурное предзнаменование!
— Вы неисправимы, — улыбнулся граф Ведель, — опять политика, опять вы даете волю своей ненависти к Австрии? Вся Германия становится на сторону императора — неужели король должен жертвовать собой ради Пруссии?
— Не нравится мне этот австрийский мундир, — проворчал Девриен.
— А мне бы хотелось, чтоб у нас было тридцать тысяч таких мундиров, — сказал граф Ведель. — Я напомню вам сегодняшний день, Девриен, когда великая победа будет одержана и благодарная Австрия…
— Благодарная Австрия?! — прервал Девриен циничным тоном, сделав театральный жест, нахлобучил шляпу и, не прибавив больше ни слова, зашагал по большой аллее, ведущей из Гернгаузена в город.
Ведель, смеясь и покачивая головой, вступил на дворцовую лестницу.
В гернгаузенском саду, в глубокой лесной тишине, стоит надгробный памятник короля Эрнста‑Августа и королевы Фридерики, совершенно подобный мавзолею в Шарлотенбурге, где покоятся прусский король Фридрих‑Вильгельм III и королева Луиза.
Король и королева, изваянные мастерскою рукою Рауха, возлежат на саркофаге в маленьком храме, где свет весьма эффектно падает на превосходные, точно живые скульптуры. Мраморный храм в этой глубокой тишине, в своей простоте и несравненном изяществе охватывает приближающегося всем величием смерти, заставляя содрогаться и вместе с тем глубоко почувствовать отраду вечного покоя.
У входа стоял часовой.
Четыре человека вышли из храма, молча и, видимо, под сильным впечатлением. Трое из них — наши знакомые из старого Блеховского амтманства: пастор Бергер, его дочь Елена и асессор Венденштейн. С ними был молодой человек лет двадцати восьми, в длинном черном сюртуке и в белом галстуке, обличавшем духовное звание. Гладко причесанные белокурые волосы плоско лежали на висках и обрамляли круглое лицо, ничем особенно не выделявшееся. Маленькие серые глаза смотрели зорко и зачастую злобно из‑под опущенных ресниц, а вокруг плотно сжатых тонких губ лежала складка самодовольства и аскетической гордости, составлявших абсолютный контраст с полным жизни, спокойно‑веселым выражением лица старого пастора Бергера, который здесь не изменил своему обычному костюму — наглухо застегнутому черному сюртуку и четырехугольному берету лютеранских пасторов.