— А далеко это? — сразу сник бомж.
«Понял, идиот, что праздник откладывается».
— Нет, рядом, — успокоил его Малыш. — Мы с тобой по маленькой сразу врежем, похмелье снять, и пойдем. У меня на пару бутылей хватит, так что хорошо, по-людски посидим, не торопясь. Там и пожрать есть, — еще раз напомнил Малыш.
«Пусть сколько сможет, столько и пройдет, а там разберемся».
Услышав, что выпить ему все же обломится сразу, хоть и немного, бомж воспрял духом:
— А отчего бы и не сходить? Пойдем, ясное дело, мне уже надоело тут, на вокзале, околачиваться. Сам я из Ростова, ехал к сестре, да приболел по дороге, деньги потратил. Теперь жду, когда перевод придет.
Малыш понимал, что все это фантазии, но не возражал. Его даже устраивало, что парень не местный. Возможно, у него найдутся и какие-нибудь документы, из которых можно будет изготовить ксиву себе.
Они дошли до домика, примостившегося неподалеку от железнодорожной насыпи, бомж поплевал на ладони, пригладил давно не мытые волосы и постучал. Дверь открылась, на пороге возникла дородная баба в телогрейке.
— Чего? — спросила грубым низким голосом.
— Бутылочку бы нам, — заискивающе попросил тип. — Деньги у меня есть.
— Есть, говоришь?
— У него есть.
Баба зевнула. Малыш, не выходил на освещенную территорию, ему не хотелось лишний раз показывать свое лицо.
— Ну что, будете брать? — спросила баба. — Или берите, или — прощевайте. Я не собираюсь с вами всю ночь лясы точить.
Бомж ринулся к Малышу, дрожащим голосом пролепетал:
— Ну что, берем, да? Цена нормальная, сейчас, ночью, дешевле нигде не найти, я точно знаю. Две берем или одну.
— На, — Малыш сунул ему деньги. — Две бери.
Тип радостно сжал бумажки в потной ладони и бросился к бабе.
— Вот, — протянул помятые деньги. — На две. И дай нам кусок хлеба, занюхать.
— Еще чего, перебьешься, — баба на минуту скрылась в будке, вынесла две бутылки, заткнутые тугими пробками из газеты. — Держи! С завтрашнего дня цена поднимается на тысячу. Инфляция. — Она протянула Малышу два ломтя черного хлеба, посыпанного крупного помола солью, вновь зевнула. — Не даете, черти, поспать спокойно, все бы вам лакать да лакать! — и захлопнула за собой дверь.
— Ну что, по маленькой? — заискивающе заглянул Малышу в лицо тип. — У меня и стаканчик с собой есть, припас. Раскладной.
— Выпей и пошли, — сказал Малыш.
— А ты, друг?
— Я потом, без нормальной закуси не могу.
— А, помню, язва.
Малыш слышал, как бомж глотал прямо из бутылки вонючую самогонку, как отрыгивал, как шумно перевел дыхание и приник к бутылке снова.
«Да, — подумал Малыш, — этак он далеко не уйдет».
— Эй, не увлекайся!
Но Малыш опоздал, тот уже вылакал почти половину бутылки, и его сразу развезло. Он сделался агрессивным.
— Да пошел ты, я сам знаю, когда мне пить, а когда нет, — заперечил заплетающимся языком. — Я тут на вокзале — первый, кого хочу, сделаю!
И уже дальше понес всякую околесицу, не соображая, что говорит.
— Пошли.
— Вали на хрен, козел, я тебе жизнь дарю.
Малыш шагнул к нему, вырвал из рук уже почти пустую бутылку. Бомж замахнулся на него второй, полной, но потерял равновесие, выронил ее и сам упал. Больше всего его потрясло то, что бутылка разбилась, он встал на колени и замычал протяжно и отчаянно.
Малыш не сильно, но точно нанес ему удар в живот ногой, с таким расчетом, чтобы не оставлять следов, и тут же поймал себя на том, что осторожничает зря: скоро от типа останутся лишь пепел да кости.
Тип икнул и замолчал. Малыш сморщился, нагнулся к нему — отвратительно несло самогонкой и мочой. И тут ему пришла в голову еще одна идея. Он подобрал отпитую, но уцелевшую бутылку с самогонкой, тщательно вытер ее о свой костюм, несколько раз плотно сжал в руке. Надо было, чтобы на бутылке оставались отпечатки только его, Малыша, пальцев. Потом он взвалил на плечи еле живого бомжа и двинулся в сторону клиники. Предстояло отмахать еще с десяток километров. Но это его не пугало. Организм уже полностью оправился от ран, полученных на дамбе, все зажило, как на дикой собаке, которая живет без хозяина.
На половине пути, а двигался он по обочине дороги, всякий раз ныряя в кювет или прячась в кустах, когда появлялись огни машины, сделал передышку. Бомж не подавал признаков жизни, сказалась добрая порция самогонки — он был мертвецки пьян.
Дотащив пьяного, становившегося с каждым шагом все тяжелее, до клиники, Малыш свалил его в кусты и перепрыгнул через забор. Все окна в главном здании зияли чернотой, лишь там, где оставалась на ночь добрая повариха, брезжил слабый свет. Малыш скользнул к окну, заглянул в щелку между шторами.