То есть речь идет не о выдумке, как нас усиленно убеждают все это время. Речь идет о попытке реконструкции событий. Только надо, конечно, различать попытку реконструкции событий от последовавших затем в очерке художественных красот по их поводу.
Снова показания Кривицкого.
"...Таким образом, у меня появился список фамилий 28 панфиловцев, павших в бою с немецкими танками у разъезда Дубосеково. Приехав в Москву, я написал в газету подвал под заголовком "О 28 павших героях"; подвал был послан на визу в ПУР. При разговоре в ПУРе с т.Крапивиным он интересовался, откуда я взял слова политрука Клочкова, написанные в моем подвале: "Россия велика, а отступать некуда - позади Москва", - я ему ответил, что это выдумал я сам.
Подвал был помещен в "Красной звезде" от 22 января 1942 года. Здесь я использовал рассказы Гундиловича, Капрова, Мухамедьярова, Егорова. В части же ощущений и действий 28 героев - это мой литературный домысел..."
Это понятно и так любому, кто читал этот очерк. Ощущения солдат в бою - кто может их точно знать? Тоже самое и о действиях каждого бойца из даже такого небольшого коллектива на основании рассказа одного раненого участника боя. Что видит солдат в бою из своего окопа? Сосед справа... сосед слева... впереди надвигается немецкая пехота... потом - танки... Горячка боя... ранение... Госпиталь... Как может один этот солдат рассказать о действиях всех двадцати восьми своих сослуживцев? Что один из них гибнет под наехавшим танком, "царапая ногтями траки " его гусениц?
Это, по-моему, ясно любому человеку, читавшему очерк. И тогда, когда он только появился в газете. И сегодня, спустя семьдесят пять лет. Ну и что? Писатель приукрасил, так на то он и писатель. Но ведь сам бой-то был? Был. Тогда о чем может идти речь?
А вот и главное обвинение. И главное признание.
"...Я ни с кем из раненых или оставшихся в живых гвардейцев не разговаривал. Из местного населения я говорил только с мальчиком лет 14 - 15, который показал могилу, где похоронен Клочков..."
Итак. Мы с вами подошли к самому лакомому. Признание обвиняемого - царица доказательств.
Все остальные доказательства этого следствия не просто неубедительны, они в сущности ничего не доказывают. Кроме самого козырного момента следственного дела. Признания Кривицкого.
Академик Куманев вспоминал потом, что в разговоре с ним Кривицкий рассказал, что был вынужден оговорить себя, потому что этого требовал следователь, пригрозив ему тюрьмой или ссылкой в места Крайнего Севера. Давайте учтем, что тот, кто пишет о героях, далеко не всегда сам имеет героический характер. Из одного признания выбивают. А другому достаточно только угрозы.
Но вот современные ниспровергатели... Никто из них даже не задумался об этом. Им этого признания достаточно. По их мнению, раз Кривицкий на допросе признался, значит так оно и было на самом деле. Ведь признание обвиняемого является самым главным доказательством его вины. Признание - царица доказательств. Так получается?
Заметим. Эти люди имеют очень своеобразный взгляд на мир. Когда им выгодно, они объявляют, что следствие при Сталине оговаривало обвиняемого и фабриковало доказательства. Заставляя обвиняемого признавать свою вину угрозами, пытками и всяческими иными незаконными методами. Что никаких доказательств вины жертв политических репрессий, кроме их признаний, сталинские следователи обычно и не предъявляли. Что и говорит о фальсификации обвинений.
Одновременно с этим, в каких-то других случаях эти же самые люди объявляют (как это происходит в данном случае), что следствие при Сталине велось объективно. И, раз обвиняемый признал свою вину, то так оно и было на самом деле. И никто никаких дел не фабриковал. И никто доказательств не подтасовывал и не выдумывал. И никто обвиняемых не заставлял признаваться незаконными методами. И никакие угрозы следователя не имели никакого значения.
Руководство Государственного архива Российской Федерации Справку-доклад прокурора Афанасьева выложило на сайте, как это раньше говорилось, "по просьбе трудящихся". А давайте попросим точно также опубликовать и протоколы допросов маршала Тухачевского или командарма Уборевича, в которых те вполне добровольно признают свое участие во вражеской деятельности. И посмотрим, будут ли они с точно таким же энтузиазмом доказывать нам, что, раз Тухачевский признал свою вину, то он действительно был врагом. И что этому есть в архиве подтверждение. В документах "советских чиновников". Вот интересно было бы посмотреть, как будут они крутиться в этом случае.
Поэтому, каждый раз, когда вам будут заявлять о том, что подвига двадцати восьми панфиловцев не было на том основании, что это установила в 1947 году Главная военная прокуратура, необходимо сразу же прояснить этот вопрос в соответствии с убеждениями утверждающего. Для чего полезно задать ему три вопроса. Вопрос первый. Считает ли он, что сталинские органы правопорядка вели свои расследования исключительно в рамках законности? Второй вопрос. Считает ли он правильным утверждение, что признание обвиняемого есть главное доказательство? Или, иначе говоря, признание является царицей доказательств? Третий вопрос. Считает ли он, что осужденные в 1936-1938 годах партийные, государственные и военные деятели были на самом деле виновны, как это и было доказано следствием на основании признаний обвиняемых?
Если утверждающий о мифологии подвига панфиловцев на все эти три вопроса ответит положительно, тогда можно считать его честным человеком. С ним можно спорить, дискутировать, приводить какие-то резоны. И конечно, внимательно прислушиваться к его аргументации.
Если же утверждающий о фальшивости подвига панфиловцев с негодованием отвергнет предположение о том, что он считает обоснованными обвинения сталинских органов правопорядка в отношении жертв массовых репрессий, значит, перед вами прохвост. И разговаривать с ним, по большому счету, не о чем. Потому что, заявляя, что его убеждают признания Кривицкого, данного им на допросах в военной прокуратуре, он соглашается и с доказательной царственностью признания обвиняемого, и с беспристрастием сталинских карательных органов. И значит, в чем-то из этого он определенно лжет.
Поэтому не смею допустить, что профессор Мироненко, например, осуждает сталинские репрессии. Исходя из его горячих усилий по отстаиванию им теорий, созданных на основании справки-доклада сталинского прокурора, можно предположить, что профессор Мироненко относится с полным доверием также и к выводам следствия по делам Тухачевского, Бухарина и тысяч других врагов народа. Иначе не стал бы с таким пылом и такой настойчивостью заявлять о поддельности подвига 28 панфиловцев, опираясь ни на что иное, как на документы расследования сталинской военной прокуратуры.
Кстати, эта прокуратура примерно в это же время должна была вести надзор и за следствием по делам генералов Гордова, Кулика, Рыбальченко. И участвовать в этом должен был тот же самый главный военный прокурор, который рассказывал в своей справке о показаниях журналиста Кривицкого.
Думаю, что на самом деле полезность публикации Справки-доклада главного военного прокурора Афанасьева 1948 года и утверждения об истинности заключенных в ней "доказательств" в перспективе намного выше, чем это кажется сегодня. Потому что дает в будущем новую основу для отношения к вопросу о сталинских репрессиях. И добавляет интересную дополнительную аргументацию к дискуссиям об их преступности или правомерности.