— Я буду рада помочь Вам, — с готовностью сказала Аннабелль и перевела взгляд на Селену. — Я пока не знаю, что с ней. Судя по всему — воспаление, но я не могу определить, где, если она сама мне не скажет. А она, скорее всего, не скажет.
— Конечно, не скажет, — безо всякой жалости или сочувствия усмехнулся Фильбер. — У нас народ простой: умирать — так умирать. Вам бы смириться, да уехать. Если человек решил умирать, то как ты ни старайся — а своего добьётся.
— Она ведь совсем молода, — возразила Анна. — У неё двое детей, которых она любит.
— Ну, дети-то одни не останутся. Здесь всегда есть, кому за ними посмотреть. А Вы, — он сделал ещё один шаг в сторону Аннабелль, — чем Селену запирать, дайте ей дожить свои дни счастливо. Она уже смирилась, поверьте. Она мне как сестра. У неё и отец, и бабка рано умерли, рассыпались на глазах за пару недель. И она рассыплется.
— Как Вы можете так говорить? — громким шёпотом произнесла Аннабелль. — Вы предлагаете мне покинуть больного человека, которому я могу помочь? И после этого Вы называете себя человеком сведущим?
— «Чем труднее жить — тем легче умирать», — всё с тем же безучастным видом произнёс мужчина. — Вот что, мадемуазель, — сказал он. — Сегодня — ночуете, а завтра — уезжаете в свой дорогой город. Там без Вас, наверное, скучают. Не думайте, что я пытаюсь от Вас избавиться, нет. Я просто экономлю Ваше время, Вы и так слишком много на нас потратили.
Он развернулся, давая понять, что не намерен продолжать разговор, и вышел из комнаты. Послышалось, как захлопнулась за ним дверь. Анна хмуро посмотрела в пустой дверной проём. На секунду в нём появились дети, заглянули в комнату и ушли дальше. Во всех их действиях отчётливо читалось желание не мешать целительнице. Аннабелль перевела взгляд на Селену, её лицо даже во сне выглядело уставшим. Девушку пронзило двойственное чувство, она отчётливо понимала, что в чём-то Фильбер был ужасно прав — если Селена не желает помощи Аннабелль, то всякое лечение будет бессмысленно. Но одновременно с этим Анна не могла так просто отказаться от пациентки. Чувство ответственности перед собой, перед детьми, заставляло девушку терпеливо ждать и надеяться, что ей дадут возможность оказать помощь.
21
Аннабелль не помнила, как уснула. Сон с обрывками сновидений, напоминавший бред, захватил её и обездвижил, подобно оковам, и заставил смотреть на беспорядочные образы, то вспыхивавшие, то угасавшие. Среди них были и знакомые лица, и те, которые Анна видела случайно, краем глаза, даже образы, что никогда не существовали, а жили лишь в воображении девушки, пронеслись мимо. Анна ловила их, пыталась упорядочить, расставить по местам, но безуспешно. От многообразия лиц, мест, голосов, слов, сотрясавших воздух, девушке казалось, что она сходит с ума, и в таких снах нет иного выхода, кроме как перестать биться над этой нелогичной загадкой опьяневшего от событий разума и проснуться. Но даже это далось девушке с трудом.
Солнце только поднялось из-за горизонта, но всё вокруг уже было полно звуков, отличных от тех, что обычно слышала Аннабелль, будучи в замке у Клода. Вместо пения птиц и глухого шороха просыпающегося леса слышались грохот инструментов, голоса людей, шедших в поле, перелай собак и крики петухов. Несмотря на навалившееся бессилие и откуда-то взявшуюся печаль, на лице Анны появилась довольная улыбка; странная, необъяснимая, пока ещё едва ощутимая радость наполнила всё вокруг. На несколько секунд девушкой овладело чувство полнейшей умиротворённости, принесённое звуками утренней суматохи.
Приглушённый уличный шум пробрался в дом и зазвучал внутри металлическим звоном, шорохами, свистом, щелчками и треском. Ко всему этому добавлялись отзвуки голосов, настолько тихих, что невозможно было разобрать ни слова. Анна с трудом поднялась с жёсткого стула, на котором заснула, сидя рядом со спящей хозяйкой дома. Той в постели не оказалось и девушку охватило беспокойство, хотя о степени его оправданности можно было и поспорить. Анна отправилась на кухню, уверенная, что найдёт Селену там. Повышенное чувство ответственности требовало, чтобы девушка тут же прописала матери семейства постельный режим и запретила нарушать его до тех пор, пока не узнает диагноз. Но тут здравый смысл перехватил поводья в свои руки и на полном скаку остановил рвавшиеся наружу слова — в первую очередь надо было объяснить это решение Селене и, добившись её согласия на лечение, приступать ко всему остальному.
Селена и Жак вовсю хлопотали на кухне. Передавали посуду, расставляли простые глиняные тарелки на столе, в центре которого в большом кувшине стоял скромный букет полевых цветов. В печи, бывшей одновременно и кухонным столом, и плитой, занимавшей половину кухни, пёкся хлеб. Анна с наслаждением вдохнула аромат домашней выпечки.
— Уж простите, что не получилось на ночь устроить, как полагается, — произнесла Селена, заметив присутствие девушки. — Неловко вышло, но ты не обижайся.
— Всё в порядке, — успокоила её Аннабелль, — мне не привыкать, — сказала она, точно не было месяцев, что она прожила в полном комфорте. Они вдруг выпали, сделались лишь воспоминанием, а девушка, их главная героиня в прекрасных нарядах, превратилась в мираж, отчаянно рвавшийся в реальность. Анна снова была самой собой и перемены почти не ощущала, кроме неожиданных приливов грусти и тяжёлых вздохов, готовых вот-вот сорваться с губ.
— Славно! — облегчённо произнесла хозяйка.
— Как Вы себя чувствуете? — с участием спросила Анна.
— Прекрасно, — улыбнулась женщина так, словно не было ни головокружения, ни пронзительной боли, разносившейся по телу при каждом движении.
Аннабелль недоверчиво посмотрела на хозяйку, но не произнесла ни слова, считая, что пока слишком рано. Она хотела поговорить с Селеной наедине, чтобы, если будет нужно, убедить её принять помощь. Размышляя, девушка поймала на себе недовольный и осуждающий взгляд Жака. Конечно, она даже не сомневалась в причине его недовольства: он ждал от неё чуда, даже если сомневался в его возможности, но ничего хоть сколько-то напоминавшего даже самое обыкновенное волшебство не происходило. Ребёнок чувствовал себя обманутым и только внутренний голос, настойчиво твердивший: «терпение, терпение», не давал ему окончательно отчаяться.
На кухне появилась Элена, улыбчивая и красная, в маленьких руках у неё был кувшин. Девочка едва поднимала его, каждые несколько шагов она останавливалась и стояла несколько секунд, прижав его к груди, а, отдохнув, вновь вытягивала руки перед собой и продолжала шагать вперёд. Вода в кувшине плескалась и по капле переваливала через его край, стекала по широким бокам, оставляя тёмные полосы. Весь сосуд был мокрый и с ещё большей ловкостью выскакивал из рук Элены. Увидев это, Жак быстро забрал кувшин у сестры и поставил его на стол. Элена улыбнулась и притянула брата к себе, что-то быстро заговорив ему на ухо с таким видом, словно это был величайший секрет. Может, это он и был в понимании девочки, Жак умело подыграл ей и, бросив короткое и весёлое: «мы сейчас!», дети выбежали из кухни. Хлопнула входная дверь и Аннабелль с Селеной остались один на один.
— Ох уж эти дети, — натянутым голосом произнесла мать семейства. По её виду было ясно, что она вовсе не хотела говорить, она бы с радостью предоставила гостью самой себе, а ещё лучше — дала бы ей кусок хлеба и указала дорогу в Имфи. Не то, чтобы она была недружелюбной, но гостья слишком настойчиво предлагала свою помощь, что против воли заставляло Селену сопротивляться.
— Они у Вас молодцы, — сказала Анна, чувствуя растущее напряжение, — Вы хорошо их воспитали, так что можете гордиться собой, — она помолчала пару минут и сказала: — Я вчера говорила с Фильбером… он пришёл, когда Вы уснули. Он сказал мне немного о Вашей болезни. К сожалению, он не питает надежд по поводу Вас.
— Он умный человек и мы верим, что он прав, — достаточно резко сказала Селена, выразительно взглянув на девушку. Та была готова к подобному варианту развития событий и, если честно, не ожидала ничего иного.
Перед ней был человек, видевший подобную смерть, ждавший её, как частую гостью в своём доме, уверяя себя, что совершенно не боится её. Вот только страх всё равно оставался: в выражении глаз, в резких и изломанных жестах. Аннабелль уже была готова начать убеждать, вскрывать печати, сдерживавшие этот страх мучительной смерти, выпускать его наружу, как цепного пса, но звонкие детские голоса, донёсшиеся с улицы, за секунду разрядили обстановку. Брат и сестра гонялись друг за другом по двору с громким смехом и пронзительными возгласами, в руках у детей были маленькие, но аккуратно сложенные букеты из цветов: белого клевера, незабудок и одуванчиков, росших под каждым забором. Элена нашла алый, как рассветное солнце, мак, и, победно сжимая его в руке, бегала по двору, поддразнивая брата; а Жак носился за ней с весёлым смехом, не потому что ему был нужен цветок, просто ради самого ощущения беззаботности и свободы, которое появляется, когда бежишь просто так и смеёшься.