Иван Васильевич раздраженно отвернулся, шагнул к окну, повторил:
– Кого пошлем?
– Воеводу Ивана Салтыка Травина.
– Не тот ли, что вместе с Морозовыми в опале был? – Голос великого князя прозвучал недовольно, предостерегающе.
Но дьяка это не смутило, и он возразил со спокойствием уверенного в своей правоте человека:
– Когда это было-то! Снята с него опала. Да и к морозовской крамоле Салтык непричастен был, только что родичем боярина Тучка оказался. А воевода он добрый, с Ахматовыми людьми на Угре бился крепко.
– Мало ли добрых воевод! – продолжал упираться великий князь.
Но и дьяк был упрям, если считал, что старается для пользы государевой. Согласившись, что добрых воевод в государевом войске много, принялся доказывать, что Салтык больше других подходит для сибирского похода.
– В лето шесть тысяч девятьсот семьдесят седьмое [15] ходил Салтык вместе с другими детьми боярскими судовой ратью в Вятскую землю. Малой кровью предотвратили тогда единачество вятчан с казанцами, за что удостоены были дети боярские твоей государевой милости, – напомнил дьяк. – К посольским делам тогда Салтык приобщился. Потом с царевичем твоим служилым Нурдовлатом не единожды ходил в Дикое Поле на Ахматовых детей. Обычаи ордынские и язык их басурманский знает, сие тоже Салтыку зачесть надобно, в сибирском походе полезно будет…
– Что еще скажешь?
Дьяк замялся, и непривычно было видеть смятение на его лице, всегда спокойном и бесстрастном. Видно, хотелось Ивану Волку что-то добавить, очень хотелось, но еще не решил он, к месту ли придется сказанное, и заколебался.
– Ну? – не скрывая раздражения, поторопил великий князь.
– С братом моим Федором в дружестве…
– С сего и начинать надобно было! – укорил великий князь, живо повернувшись к смущенному дьяку. – Воевода добрый – хорошо, к посольским делам причастен – тоже хорошо, но вот что с Федором единомышленники – лучшего о нем и сказать не можно! Пусть едет!
А потом был длинный вечер, и начало ночи, и глухая уже ночь, заполненные новыми государственными заботами, и каждая забота будто тянула за собой еще заботы, и не оставалось места в памяти ни для сибирского похода, ни для воеводы Ивана Ивановича Салтыка Травина, который, поди, и ведать не ведает, что уже проложен ему длинный и опасный путь за Камень, на неведомый край земли…
Глава 2 Воевода Салтык
Человеческая жизнь – не часы, дни, недели, месяцы и даже не годы, какими бы долгими они ни казались. Жизнь – это встречи, и только встречами, а не равнодушным течением времени измеряется земной путь человека.
Но не всякие встречи оставляют след.
Встречи-однодневки, неразличимые в своей одинаковости, как затяжные осенние дожди, смешивающие в единую серую муть рассветы и сумерки…
Встречи-повторения, когда под личиной нового человека вдруг проглядывает что-то давным-давно знакомое, слышаное-переслышаное, опостылевшее…
Встречи-разочарования, приносящие лишь глухую боль неудовлетворения вместо ожидаемой радости…
Множественность подобных встреч не разнообразит бытия, тянется оно смазанной полосой, и не за что зацепиться безжалостному судье – памяти, нечего ответить на вопрос, который рано или поздно встает перед каждым человеком: «Зачем жил?»
А живет человек надеждой на счастливую встречу, которая высветлит все вокруг, раскроет глаза на удивительное многоцветье мира, казавшегося раньше однотонно-будничным, и жизнь будто разломится надвое: до и после…
Такой счастливой встречей стало для сына боярского Ивана Салтыка Травина неожиданное знакомство с государевым посольским дьяком Федором Васильевичем Курицыным. Жаль, поздновато пришла эта встреча, четвертый десяток разменял уже Салтык, половина отпущенной человеку жизни прожита, и прожита не совсем так, как можно было бы ее прожить. Но знакомство состоялось в славное время, в годину освобождения России от ненавистного ига ордынского, и Салтык увидел в совпадении великий смысл: для него началось тогда освобождение разума…