Дверь в ложницу Федька сапогом ткнул – руки заняты. Свечка кончила дрожать и вспыхнула ярким пламенем, осветив широкое ложе с горой подушек, узорный ковер на полу, маленький столец возле изголовья, а на стольце – жбан с квасом и две чаши. Две!
Федька воровато покосился на красный угол: лики святых занавешены полотенцами – от греха. По-нят-но-о…
Не робея больше, Федька кинулся к двери, задернул лязгнувший засов, потушил свечу и будто утонул в скользких волнах шелка, в мягкой телесной трепетности, в учащенном сердечном биении…
Уходил он утром, когда за оконцем начало сереть. Смутно белело в полумраке ставшее родным лицо Марфы, полные сильные руки в последний раз обвили шею, - и Федька задохнулся в прощальном благодарном поцелуе.
– Любый мой, любый… – шептала Марфа.
Та же сонная девка вывела Федьку из хором, но не к воротам, а к заднему тыну, где оказалась потайная калиточка.
– Здесь теперь ходить будешь, – сказала девка. – Нынче же, как стемнеет, приходи, боярыня велела.
Федька не слышал, чтобы Марфа Евсеевна что-нибудь наказывала девке. Наверно, заранее сговорено было, еще вчера. А он-то, он-то, дурак, сомневался!
Ветер с поля морозно обжег лицо. Бледно мигали рассветные звезды. Увязая в глубоком снегу, Федька прошел к своему двору. Заледенелые бревна тына неприступно высились над сугробами. Будить воротника в столь ранний час Федьке не хотелось, и он побрел вдоль тына, отыскивая жердину – где-то здесь она была, под снегом. Нашел, прислонил к тыну, подтянулся наверх и тяжело перевалил через заостренные бревна.
Домишко Федькин за ночь успел выстыть до инея, и Федька повалился на ложе, не раздеваясь. «С разговеньем тебя, Федор Милонович!» – дурашливо поздравил сам себя Федька. Но насмешничал он больше по привычке. Душевный покой, благодарную усталость, бережную нежность к Марфе чувствовал Федька, вспоминая пролетевшую как единое дыхание ночь. Господи, и за что такое счастье недостойному рабу Твоему?
От тына на заднем дворе, через который Федька приспособился перелезать по веревке с железным крюком, до потайной калиточки протопталась тропинка. Калиточку Федька отпирал своим ключом, девка больше его не встречала. Марфа теперь принимала дорогого гостя не в шелках и самоцветах, а в простом домашнем сарафане, только на голые плечи платок накидывала – стеснялась еще своей пышности. Простой она оказалась бабой, душевной, будто и не из рода спесивых новгородских бояр Замришиных (братьев покойного боярина Вантея Федька как-то раз видел в Кремле – не подступись!). Ходил Федька к Марфе еженощно, как на службу. Однажды услал его господин Иван Иванович в дмитровскую вотчину с невеликим делом, неделю отсутствовал Федька, а когда явился к Марфе – застал свою любушку в слезах. Возомнила Марфа, будто шляется Федька по посадским девкам, приревновала и в ревности своей еще ближе Федьке стала. Ревнует, – значит, любит…
Неперечлива была Марфа, во всем с Федькой соглашалась, кроме одного: стоило намекнуть, что пора бы им прикрыть грех венцом, по христианскому доброму обычаю, как Марфа испуганно всплескивала руками:
– Как можно без благословения мужниной родни?!
А что никакого благословения не будет, Федька знал твердо. Куда ему, мизинному человеку, беспоместному послужильцу, к боярам соваться! И еще одна причина была, потаенная. От бездетной Марфы мужнины вотчины должны были отойти обратно к Замришиным. Костьми лягут братья Замришины, чтобы новой женитьбы не допустить. Да и то верно: кто согласится упускать этакое богатство?
Но размолвки были краткими. Привык Федька к Марфе, сердцем прикипел. Господин Иван Иванович их любви не препятствовал, шутки других послужильцев пресекал своим властным словом. Так всю зиму и жил Федька на два двора, в неразвязный узел заплелись их отношения с Марфой.
Сибирский поход заронил надежду. Вернется Федька из похода с богатством и славой, не осмелятся Замришины от него нос воротить. А нет, так постарается забыть Марфу. Не век же в тайных полюбовниках ходить!
Но забыть – не получалось. Образок на шелковом шнурочке, что Марфа на прощание на шею ему надела, всегда на груди; нет-нет да острой гранью уколет. Ручница, Марфин подарок, в походе непременно при нем. Богатая была ручница, другие дети боярские завидовали: с узорным стволом, удобным прикладом, выложенным серебром, легкая и дальнобойная. За пятьдесят шагов всаживал из нее Федька свинцовую пульку в деревянный круг, а круг был не более аршина. Даже у воевод не было такой ручницы, как у Федьки.