Аринеро умеет лихо танцевать арагонскую хоту, петь андалузские очаровательные песни фламенко, недурно играет на гитаре, умеет артистически свистеть и... виртуозно ругаться. Он подвижен, экспансивен, быстро загорается, так же быстро остывает и идет на мировую. Педро несколько легкомыслен и излишне доверчив (характерная черта многих испанцев): в каждом встретившемся ему человеке видит своего амиго (друга, приятеля). Аринеро любит и уважает свою профессию, дотошно разбирается в устройстве автомобиля, быстро устраняет неисправности. В целом даже со своими недостатками это дельный парень, с ним в боевой обстановке не пропадешь. Так думалось в первые дни нашего знакомства. Надо полагать, что и он что-то схожее думал обо мне. Пробыв с испанским другом неразлучно девять месяцев на фронте, я убедился в безошибочной оценке его достоинств и недостатков.
К характеристике Педро Аринеро следует еще добавить, что он был щеголем, любил «пофорсить», обожал военную форму: на голове у него подаренная мной широкая фуражка, лихо сдвинутая на затылок; на ногах— фасонистые сапоги; тонкая талия схвачена широким кожаным ремнем с портупеей через плечо, на боку кобура с пистолетом советской марки ТТ. Пистолет составлял предмет особой гордости молодого испанца, он пользовался любым поводом для того, чтобы им похвастаться.
До войны Педро Аринеро был водителем такси в Мадриде и некоторое время личным шофером губернатора альбасетской провинции. При обгоне впереди идущей автомашины он столкнулся с ней, и роскошный «кадиллак» губернатора потерпел аварию. Как ни доказывал Педро своему хозяину свою невиновность, как ни убеждал, что его подвел нетрезвый анархист, вывернувший руль в сторону их роскошной автомашины, чтобы воспрепятствовать обгону,— ничего не помогло. Разгневанный сеньор губернатор приказал пересадить Педро на видавшую виды, бывшую неоднократно в аварии малолитражку городского самоуправления, откуда она по мобилизации поступила в гараж военного ведомства, а затем вместе с водителем перешла в мое распоряжение.
По пути в Мадрид Педро рассказал мне о своей жизни. Отца он потерял рано. Будучи любителем быстрой езды (испанские шоферы ездят со скоростью не менее 100 километров в час), его отец погиб в автомобильной катастрофе. В селении Педроньерас, расположенном в 120 километрах к югу от Мадрида, живут его мать и невеста (мадре и новиа). Аринеро рад, что едет на фронт, там он «постарается убить вот этой пистола (он похлопывает рукой по кобуре своего пистолета) проклятого фасиста Франко». В таком плане шел наш дорожный непринужденный разговор.
Маршрут поездки в Мадрид был выбран так, чтобы накоротке заехать на родину Педро — в селение Педроньерас. Мне хотелось сделать приятное своему испанскому другу. Навестить мадре и новиа перед отправкой на фронт, в осажденный Мадрид, будет для него хорошей душевной зарядкой, а для меня может оказаться удобным случаем, чтобы познакомиться ближе с простыми людьми Испании, узнать их думы и чаяния. Мое решение о выборе маршрута было для Педро приятным сюрпризом, и он воспринял это с радостью.
Название селения Педроньерас происходит от испанского слова «пьедра» (камень). По-русски этот населенный пункт мог бы называться Каменка. Как только издали показался островерхий высокий шпиль католической церкви этого селения, Педро снял головной убор, перекрестился, подмигнул мне и произнес:
— Сейчас состоится самая дорогая моя встреча в жизни, — и лицо молодого парня озарилось счастливой улыбкой. Мне невольно передалось его чувство ожидания встречи с родными людьми, со своими односельчанами, и я подумал: «Придется ли мне когда-то испытать такое же счастье встречи со своими близкими, с родным очагом?»
Въезжаем в селение. По обеим сторонам улицы разбросаны дома, сложенные из белого камня. Он здесь в избытке на полях, в оливковых рощах, на виноградниках.
Крестьяне Кастилии — каменистой, выжженной солнцем земли — с большим трудом отвоевывают каждый ее клочок, обильно орошая его своим потом. Каменистая почва трудно поддается обработке, но трудолюбивые кастильянос выращивают на ней оливы, цитрусовые плоды и виноград.
Подъехали к небольшому дому. Педро остановил машину, громко и продолжительно посигналил и произнес:
— Здесь дом моей мадре!
Мать Педро оказалась еще не старой, хотя и преждевременно увядшей женщиной. Следы нелегкой крестьянской жизни, когда ежедневно рабочие зори почти сходятся, оставили на ее лице непрошеные морщины. Донья Франсиска передала сыну Педро характерные черты былой своей красоты. Ее большие, открытые глаза светились материнской радостью и нежностью. Дом доньи Франсиски быстро стал наполняться ближайшими соседями. Прибежала одной из первых румяно-смуглая, миловидная девушка, пряча глаза за длинными ресницами, нетерпеливо кинулась к своему жениху.
— Вероника, радость моя! — воскликнул Педро, обнимая и целуя невесту.
Как только улегся несколько пыл встречи, Педро представил меня матери, невесте и всем собравшимся:
— Ми хефе и амиго, камарада русо Мигель! (Мой начальник и друг, русский товарищ Мигель!).
Этой короткой фразы было достаточно, чтобы разжечь костер сердечных приветствий и пожеланий в адрес «камарада русо». Каждый из испанцев старался пожать мне руку и слегка похлопать по плечу. Проникшие в дом дети удивленно таращили на меня глаза.
Дружно наполняются глиняные чашки молодым виноградным вином, со всех сторон тянутся руки, чтобы чокнуться за здоровье прибывших гостей — камарада Мигеля и нуэстра компатриота (нашего земляка) Педро. Постепенно завязывается непринужденный разговор. Обсуждается вначале главная тема: обстановка на Мадридском фронте. Дядя моего испанского друга Клементе, пожилой, рассудительный крестьянин, пытается выяснить, удержится ли Мадрид, какие шансы на победу над фашистами, чем окончится ла гуэрра (война)?
Изредка обращаясь за помощью к Педро для перевода, отвечаю, что защитники Мадрида отдадут все силы, чтобы отбить у фашистов охоту к посягательству на столицу Испанской республики, что победа зависит от воли и мужества испанского народа, которому помогают и его борьбе трудящиеся многих стран мира, в том числе и советские люди. В рядах интернациональных бригад, сражающихся на Мадридском фронте, есть и советские добровольцы. Мы будем вместе с испанскими братьями сражаться за Мадрид, и фашисты у его стен сломают себе шею. Фашистам во главе с генералом Франко придется когда-нибудь ответить испанскому народу за свои злодеяния, за варварские воздушные налеты, артиллерийский обстрел, убийства мирных жителей — детей, женщин, больных и стариков.
— Фасиста Франко я убью на фронте пулей из этой пистола,— похвастался Педро своим пистолетом, вынимая его из кобуры и показывая своим соотечественникам.— А мой амиго и хефе, камарада русо Мигель,— продолжал он,— будет сбивать все самолеты фашистов, которые полетят на Мадрид.
Крестьяне, вдумчиво вникнув в мои слова, заторопились с вопросами:
— Можно ли простому рабочему и крестьянину в Советской России выучиться на инженера, учителя, доктора, получить образование? Могут ли советские люди свободно ходить в церковь? Есть ли в Советской России частная собственность? Правда ли, что в Советской стране все абсолютно общее, в том числе и жены?
Вопросов подобного рода было много, и мне становилось совершенно ясно, что среди простого народа Испании существует много туманных и превратных представлений о нашем социальном строе и жизни советских людей, чему всячески способствовали злобные измышления окопавшихся в Испании троцкистов, остатков эмигрантской белогвардейщины, проповеди реакционного духовенства и другие источники дезинформации о нашей стране.
Испанские крестьяне, слушая ответы, восхищались тем, что в Советском Союзе любому труженику предоставлены широкие возможности для бесплатного образования и что студентам государство платит стипендию. Они узнали, что церковь отделена от государства, но свобода вероисповедания гарантируется Советской Конституцией. Им было рассказано, что в Стране Советов вся земля, фабрики и заводы, все богатства принадлежат трудящимся, а их личное имущество охраняется законом. Что версия об общих женах в нашей стране — это грязная и нелепая клевета, что советская семья является ячейкой нашего государства и мы боремся за ее крепость и счастье.