Габриэль Лангенбергер указал трем молодым людям места за столом у последнего окна. Там сидел Симон, занятый оживленным разговором с двумя крестьянами. Старший из них, уже седеющий толстяк, приветливо поздоровался с Кэте. То был Иорг Бухвальдер из Оттенгофена в Айнцгрунде. Другой, почти одних лет с Симоном, был виноградарь Леонгард Мецлер из Бретгейма, деревни, расположенной к югу от Ротенбурга. Он бросил на молодых парней недоверчивый взгляд из-под нависших бровей и, узнав, кто они, слегка кивнул головой. Симон протянул руку приятелю своего двоюродного брата и сказал:
— Честь и место! Ради таких молодцов, как вы, мы всегда готовы потесниться.
— Вы были в соборе? — спросил Иорг Бухвальдер. — Здорово, ничего не скажешь. Что прикажешь делать нам, деревенским? Хлебай себе пойло, что намешает тебе в воскресенье поп. А туг доктор обвенчал тевтонского попа, и никто даже пикнуть не посмел.
Он обращался преимущественно к Лаутнеру, который сидел напротив Каспара, рядом с Кэте. Ганс, видимо, вызвал в нем участие. Но молодой подмастерье не мог удовлетворить любопытство Иорга: ему не удалось проникнуть в переполненную церковь. Зато Кэте с большим оживлением начала рассказывать обо всем: уж она-то ничего не пропустила.
И про обет безбрачия говорил он, и про то, что это противно слову божьему. Ведь бог создал женщину, чтобы дать ее в подруги мужчине. Безбрачие духовенства — путь к соблазну и разврату, к нарушению святости брака, ко всем порокам. Говорил он и про трех святых волхвов, принесших свои дары младенцу Христу, а попы превратили их в церковные поборы, в большую и малую десятины:[22] все это поповские выдумки, чтобы грабить народ. И пора положить этому конец.
— Правильно! Так оно и будет! — горячо откликнулся Леонгард Мецлер из Брейтгейма.
— И то сказать, — вставил Иорг Бухвальдер, — поповская плотина трещит по всем швам, а уж ту брешь, что пробил в ней Мартин Лютер[23], господам ввек не заделать.
Трактирщик поставил перед Каспаром кружку вина и два деревянных кубка. Староста заказал для своей сестры капусту и полкружки вюрцбургского и сказал:
— Сегодня еще наскребем, чем заплатить, а этак через годок, когда выжмут из нас последний геллер, тогда иди получай хоть с самого черта!
— Ну нет, староста, от такого гостя оборони меня бог! — закашлялся хозяин и перекрестился. Все рассмеялись.
Каспар налил вина Гансу и себе, пригубил и, отплевываясь, воскликнул:
— Тьфу, ну и кислятина! Послушай, Лангенбергер, тебя бы посадить на казенную должность. Тогда бы все узнали, что тебе цены нет.
— Это почему? — спросил трактирщик, и его глазки запрыгали.
— Иль ты не знаешь нашей франконской пословицы? А еще из Вильдбада! — усмехнулся Каспар. — «Нет такой мелкой должности, на которой нельзя заслужить виселицы». Хороша пословица!
— Да ты шутник, как я погляжу! — заблеял Лангенбергер и поспешил к своей стойке.
Вся компания покатилась со смеху, но Иорг Бухвальдер, насупившись, строго заметил смелому подмастерью:
— Держи язык за зубами, а не то, не ровен час, потеряешь его вместе с головой. Забыл ты, видно, милый человек, что каждый горожанин обязан, следуя присяге, доносить магистрату на всякого, кто дурно отзывается о властях.
— Если горожане станут соблюдать этот указ, немало им придется побегать! Нет, из-за такой малости Лангенбергер не захочет потерять клиента. Настолько я ему еще доверяю. Кто его кормит, как не горожане? От знати проку мало. Какая же ему корысть перед ней распинаться? Видали мы сейчас на площади, как распоясались эти молодцы.
— А ведь правда, до чего обнаглели, просто диву даешься! — воскликнула Кэте. В ожидании капусты она вынула из кармана большущий ломоть белого хлеба и уплетала его, рассказывая о наглом поведении всадников.
У Симона и его друзей потемнели лица. Ганс неподвижно смотрел в свой кубок.
— Попасть под копыта господского коня, честь-то какая для нашего брата! — воскликнул Каспар и захохотал.
— Ты только и знаешь что скалить зубы, — вскипела Кэте, — а вот твой друг сразу схватился за меч.
— И рассудил за благо оставить его в ножнах, — поддразнил ее Каспар, бросив плутоватый взгляд на Ганса, который поднес к губам кубок, стараясь скрыть смущение. — Да и что проку раньше времени портить себе кровь?
Хозяин принес капусту и вино и поспешил ретироваться, словно опасаясь шуточек суконщика. Кэте принялась с аппетитом за еду, а старик Бухвальдер, задумчиво поглядев на тарелку, провел рукой по морщинистому лбу и тихо проговорил:
22
Десятина — наиболее тяжкий из налогов, обременявших крестьян в средние века. Большая десятина — с валового урожая зерновых и малая — с поголовья скота или с плодов и фруктов, взимавшиеся в пользу католической церкви, всегда составляли значительно больше одной десятой чистого сбора, так как никакие потери и издержки в расчет не принимались. Так, эрингенские крестьяне (во владениях графов Гогенлоэ) и жители города Мергентгейма писали в своих жалобах накануне Крестьянской войны, что у них отбирают в виде десятины четыре пятых чистого сбора.
23
Мартин Лютер (1483–1546) — глава церковной Реформации в Германии, основатель протестантской церкви (лютеранство). Своими страстными проповедями против римско-католической церкви снискал широкую известность, но во время Крестьянской войны проявил себя как злейший враг восставших крестьян и призывал князей к беспощадной расправе с ними.