Перейдя на шутливый тон, он взял ее за руку и заглянул в глаза. Она потупила взор, но тотчас подняла веки. Кровь бросилась ей в голову и залила щеки огнем. С трудом сдерживая себя, она воскликнула:
— Потому что я хочу вас спасти! Потому что вы должны жить!
Ошеломленный, он выпустил ее руку. Но она уже не владела собой, страсть прорвалась через все преграды.
— Живи ради меня! Ведь я тебя люблю! — воскликнула она. — Я искала спасения от этой любви в ненависти к твоему делу. Как я могла полюбить тебя, ненавидя его?
— Ведь я должна презирать себя за это! Но все было напрасно. Любовь заставила меня забыть обо всем.
— Бедное дитя! — произнес он. Но она, вспыхнув ярким румянцем, вскричала:
— Нет, не сострадания, а любви я хочу! Ведь я же люблю тебя!
Она обвила его шею руками и прижала свое пылающее лицо к его груди. Он попытался осторожно высвободиться, но она еще крепче прильнула к нему и, вскинув на него свой горящий взгляд, простонала:
— Да, люблю! Бежим куда хочешь, лишь бы укрыться от этой обезумевшей черни, туда где мы будем счастливы вместе.
— Придите в себя! — сурово произнес Флориан Гейер, высвобождаясь из ее объятий. — Как вы могли подумать, что я, как последний трус, убегу с поля сражения? И разве вы не знаете, что у меня есть жена и ребенок?
— Что жена и ребенок, что целый свет, если мы любим друг друга? — воскликнула она, вся трепеща и пронизывая его горящим взором.
Он вспыхнул до корней волос и, сдвинув брови, резко ответил:
— Но ведь я вас не люблю.
Глаза ее широко раскрылись и застыли. Смертельная бледность покрыла лицо. Он же, смягчившись, продолжал:
— Очнитесь, вспомните, что я — непримиримый враг вашей касты. Я не слышал ваших признаний. Расстанемся друзьями.
И он протянул ей руку. Она отшатнулась, вперив в него застывший взор, и не приняла его руки.
— Прощайте, — произнес он и, с состраданием взглянув на нее, удалился.
Без единого звука, как пораженная молнией, она упала за его спиной на каменные плиты.
Всю дорогу до дома Стефана фон Менцингена он шел стремительным шагом, стараясь заглушить в себе тягостное волнение. У торговых рядов под навесом ратуши его окликнул, выглянув из своей лавки, возле которой столпились горожане, золотых дел мастер, один из приверженцев Менцингена.
— Господин фон Гейерсберг! Вы должны быть осведомлены. Неужели это правда?
— Что именно, любезный мейстер?
— Известие о кровавом побоище? — вмешался одни из горожан.
— Да, да, перебито четыре тысячи крестьян, — подтвердил хриплым голосом чахоточный гончар.
— Пусть говорит кто-нибудь один, — сказал Гейер и, обратись к золотых дел мастеру, продолжал: — Рассказывайте, в чем дело.
— А дело в том, господин рыцарь, — заговорил тот, — что оттуда прибежало несколько крестьян. Едва ноги унесли.
— Дело было под Кёнигсгофеном[130], — опять вмешался один из горожан. — Сражение затянулось до самой ночи.
— Да, под Кёнигсгофеном, — подтвердил мастер. — Город и все окрестные деревни в пламени.
При упоминании о Кёнигсгофене Флориана Гейера точно ножом полоснуло по сердцу. Но он не подал и виду и внешне спокойно произнес:
— Я ничего не знаю. Где беглецы?
— Бургомистр велел привести их в ратушу.
— Их всего двое, — послышалось сразу несколько голосов.
— У страха глаза велики, — заметил Флориан Гейер, подкручивая усы. — Прощайте, господа.
Рыночная площадь почти опустела от торгового люда. Толпа устремилась к ратуше и запрудила Дворянскую улицу. Флориан хотел услышать вестников несчастья своими собственными ушами. Люди, большей частью ремесленники низших цехов, предупредительно расступались перед ним, и вскоре он подошел к ратуше в тот момент, когда оттуда вышли оба крестьянина. Без шапок, в изодранной одежде, грязные, измученные, с посеревшими от пыли и пороха изможденными лицами и глубоко запавшими глазами беглецы внушали страх. Чтобы ничто не мешало им во время бегства, они побросали все оружие, кроме мечей. В паническом ужасе перед железными рейтарами Трухзеса они добежали до самого Ротенбурга, не считая себя в безопасности в своей родной деревне близ Игерсгейма. Это были ратники Тауберского ополчения.
По их словам, Трухзес, соединившись с пфальцграфом, напал на крестьян, ударив из Шюпфергрунда, в то время как те, заняв укрепленную позицию на горе повыше Кёнигсгофена, прикрыли ее сорока орудиями. Войска пфальцграфа, переправившись через Таубер, обошли город с двух сторон, а вслед за ними, несмотря на огонь крестьянских батарей, подошел и Трухзес с главными силами.
130
Дело было под Кёнигсгофеном. — Поражение четырехтысячной армии крестьян (Светлой рати и Франконского ополчения) 2 июня 1525 г. под Кёнигсгофеном сыграло решающую роль в разгроме крестьянской революции во Франконии.