– В чем дело? – сказал Лис. – В чем гниль?
– Ничего, Филипп Михайлович, – после небольшой паузы ответили на том конце провода. – Машина выезжает к вам.
Он встал, умылся холодной водой, оделся. Прежде чем уйти, заглянул в спальню. Ребенок лежала, отвернувшись к стене, из-под одеяла выглядывала аккуратная розовая ступня. Лис взял с прикроватного столика мобильник.
– Я потом сразу на работу, – сказал он. – Если хочешь, позавтракаем в городе.
Не поворачиваясь, она ответила сонным голосом:
– А? Ага-а…
Пустая трасса, утренние сумерки. Лис успел вздремнуть в машине, а когда в очередной раз открыл глаза, увидел мигающие «люстры» полицейских машин и городского прокурора Басманного с дымящимся стаканчиком в руке. Другую руку прокурор держал горстью перед собой и смотрел на нее с надеждой и отвращением.
– Вот такая ерунда, Филипп, – сказал он и, запрокинув голову, высыпал таблетки в рот. Пожевал, попыхтел, отхлебнул из стаканчика.
Лис вышел из машины. Кусок обсаженного тополями проселка огорожен желтыми лентами. Два микроавтобуса, полицейская «лада» из райотдела, патрульная машина, две черные «ауди» – Басманного и еще чья-то. Машины бросили прямо на поле, среди смятых зеленых колосков. Человек пятнадцать задумчиво топтались по этим колоскам, стояли, отставив ногу, кашляли, бросали под ноги окурки и негромко переговаривались. Волин, Лунц, знакомые все лица… Замнач УФСБ по оперативной работе Вознюков (чего это «Контора»-то всполошилась?)… А вот кто-то из заместителей мэра (Лис забыл фамилию) в расстегнутой до пупа «гавайке», глаза мутные, волосы обсыпаны фосфоресцирующими блестками – очень странно смотрится. Похоже, его сняли прямо из ночного клуба. В одном из микроавтобусов горел свет, там сидел, понурившись, небритый мужчина. Рядом с ним важняк Баринов из краевого СУСКа[3] что-то записывал в блокнот.
– Полная ерунда, Филипп, – вздохнул рядом Басманный. – Вот так и не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Вроде, на гражданке полегче, и безопасней… А оно вон как обернулось. А вот если бы остался у вас, может, ничего и не было бы…
– Кто остался? – спросил Лис.
– Ну кто, кто… – прокурор посмотрел на него. – Ясно кто. Гусаров этот ваш…
– При чем тут Гусаров?
Басманный поморщился, отошел в сторону и крикнул кому-то с раздражением:
– Да выключите вы там фары, наконец! Слепит же, работать невозможно!
Лис вдруг понял, почему мялся дежурный. Не поверил. Нет, не может быть. Хотел окликнуть Басманного, но тот уже был далеко. В горле сдавило. Он ведь вспоминал о нем совсем недавно, когда с Вальком разговаривали. А тот его видел – на море с семьей ехал… Вот и вернулись… Да нет, ерунда! Гусар двадцать лет в уголовном розыске отпахал – и стреляли в него, и с ножами кидались… Невозможно, чтобы вот так просто, в мирной жизни…
Нет. Возможно. Еще как.
Внутри огороженного участка на обочине стоял знакомый рыжий «жигуль». Лис помнил, как они ездили на нем на шашлыки в Казачий хутор, помнил, что задняя правая дверца плохо закрывалась, надо было хлопнуть раз десять. Сейчас все дверцы нараспашку, лобовое выбито, капот усыпан осколками. Рядом с передним колесом лежит труп мужчины, вместо лица – кровавая каша, руки раскинуты в стороны. Кровь успела впитаться в землю, темное пятно похоже на огромного осьминога с щупальцами. Одно из щупалец выползало с противоположной стороны машины, из-под глушителя, и терялось в траве. Рядом сидел на корточках криминалист Карпенко и целился фотоаппаратом в белый оголенный живот трупа. Вспыхнул блиц. Эксперт поднялся, покосился на Лиса.
– В упор стреляли, меньше метра, – буркнул он.
– Дробовик?
– Да. Гильза пластиковая, двенадцатый калибр, под охотничий гладкоствол…
«Жигуль» изнутри залит кровью, на заднем сиденье полулежала женщина с открытыми глазами. Выше лба практически ничего не было, но Лис узнал ее.
– Где пацан?
Карпенко махнул рукой в сторону обочины.
– Ножом добивали…
– Б…дь, – не выдержал Лис.
Ноги сами понесли туда, где за деревьями возились серые фигуры, а по траве шарили пятна света от карманных фонарей.
– Не надо, Михайлыч, там работают сейчас. Да и… Лучше не надо. Точно тебе говорю…
Он вроде бы помнил его пацана, Витьку, но как-то смутно. Сколько – семь лет? Черт. Семь! Это ж… Что-то перемкнуло одновременно в голове и в горле, будто он махнул залпом стакан неразбавленного спирта. Даже в воздухе чем-то таким повеяло, спиртным… Но это всего лишь был судмедэксперт Рачков. У него лицо старого пропойцы и интеллигентная профессорская бородка. И еще печальные глаза сенбернара.
– Ну что, Виктор Самуилович? Может, все-таки не он? – выдохнул Лис, понимая, что говорит глупости. – Может, другой какой-то мужик? Там же лица как бы и нет, а?
Рачков поморщился, махнул рукой.
– Вскрытие покажет, Фил… Чего ты от меня хочешь?
Шаркая ногами, он пошел к машинам.
– А «жигуля» так и не успел поменять, – проворчал над ухом Карпенко, как будто именно в этом было все дело. – Я думал, он там бабки вовсю зашибает в этой своей охране, давно уже пересел на что-то более приличное… Чего ему сдался этот «жигуль», Михайлыч?
– Не знаю, – сказал Лис. – Значит, не зашибал бабки…
Еще одна серая фигура приблизилась к ним, раскачивая в руке горящий фонарь. Это капитан Глушаков, он сегодня в следственно-оперативной группе.
– Ну и утречко выдалось, товарищ подполковник! Надо же, такое зверство! Просто в голове не укладывается…
Он посмотрел на Лиса, замолчал.
– Докладывай, Глушаков, – сказал Лис.
– Ну… Мы тут, значит, осмотрели предварительно… – Глушаков прокашлялся. – В общем, разбойное, к бабке не ходи. Деньги, телефоны – все забрали. Даже мелочь выгребли, похоже. Их местный обнаружил, вон там сейчас сидит.
Он кивнул в сторону освещенного микроавтобуса.
– Говорит, вроде какие-то выстрелы слышал под вечер, но здесь частенько перепелов бьют на поле, ну, вроде как не придал значения. А ночью, под утро уже, наткнулся на машину…
– Что он здесь делал ночью?
– Типа сторожа, говорит. Фермеры нанимают, чтобы поля не потравили…
– А кто травит?
Глушаков пожал плечами.
– Не знаю. Цыгане, может…
Помолчав, он добавил:
– По беспределу все сделано, Филипп Михайлович. Сто пудов наркоманы обколотые какие-нибудь. Вон, даже мальца не пожалели… «Золотую Милю» надо трясти, где у них главный притон… Цыгу там, Василису и всех прочих.
Лис очень хорошо представлял себе, как он заталкивает этому наркоману (или наркоманам) ствол двенадцатого калибра в задницу и нажимает спуск.
– Хватит, – сказал он сам себе и выдохнул.
– Что? – не понял Глушаков.
Лис взял у него фонарь и выключил. Уже рассвело. На востоке, в стороне Степной, поднялся оранжевый солнечный диск, обещая жаркий день. С трассы, сверкая хромом и отполированными черными боками, свернул служебный «мерседес» Глазурина. За ним на почтительном расстоянии пылил фургончик городской службы теленовостей.
– Ну, все, сейчас начнутся пляски с бубном. – Лис повернулся к Карпенко: – Следы все успели снять? Сейчас затопчут…
Насчет Гусара уже в курсе. Напротив дежурки в уголке поставили столик, там его фотография в траурной рамке и букетик тюльпанов. Только осталось уже мало тех, кто с ним плотно работал. Молодые заходят, смотрят – еще один пенсионер ушел из жизни… Дело житейское. Правда, тут злодейское убийство, это кое-что меняет, но полицейские притерпелись к злодействам.
– Да я на минуту буквально отъеду, Филипп Михайлович! – Глушаков едва поспевал за Лисом.
– Нет. Получишь задание, отработаешь, доложишь – тогда отъезжай!
В коридоре Комаров с Гнединым, обсуждают что-то. Увидели, к стеночке прижались, смотрят.
– Здравия желаем, товарищ подполковник… А почему это дело на нас повесили? Это же за городом, пусть краевики раскрывают…