Брызжет в зеркальцах дорога —Утомленные следыПостоят еще немногоБез покрова, без слюды…Колесо брюзжит отлого:Улеглось – и полбеды!
Скучно мне: мое прямоеДело тараторит вкось —По нему прошлось другое,Надсмеялось, сбило ось…
«Еще не умер ты. Еще ты не один…»
Еще не умер ты. Еще ты не один,Покуда с нищенкой-подругойТы наслаждаешься величием равнин,И мглой, и холодом, и вьюгой.
В роскошной бедности, в могучей нищетеЖиви спокоен и утешен —Благословенны дни и ночи те,И сладкогласный труд безгрешен.
Несчастлив тот, кого, как тень его,Пугает лай и ветер косит,И жалок тот, кто, сам полуживой,У тени милостыни просит.
«О, этот медленный, одышливый простор…»
О, этот медленный, одышливый простор!Я им пресыщен до отказа, —И отдышавшийся распахнут кругозор —Повязку бы на оба глаза!
Уж лучше б вынес я песка слоистый нравНа берегах зубчатых Камы:Я б удержал ее застенчивый рукав,Ее круги, края и ямы.
Я б с ней сработался – на век, на миг один —Стремнин осадистых завистник,Я б слушал под корой текучих древесинХод кольцеванья волокнистый…
«Что делать нам с убитостью равнин…»
Что делать нам с убитостью равнин,С протяжным голодом их чуда?Ведь то, что мы открытостью в них мним,Мы сами видим, засыпая, зрим —И всё растет вопрос: куда они, откуда,И не ползет ли медленно по нимТот, о котором мы во сне кричим, —Пространств несозданных Иуда?
«В лицо морозу я гляжу один…»
В лицо морозу я гляжу один:Он – никуда, я – ниоткуда,И всё утюжится, плоится без морщинРавнины дышащее чудо.
А солнце щурится в крахмальной нищете —Его прищур спокоен и утешен.Десятизначные леса – почти что те…И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен.
«Я нынче в паутине световой…»
Я нынче в паутине световой —Черноволосой, светло-русой, —Народу нужен свет и воздух голубой,И нужен хлеб и снег Эльбруса.
И не с кем посоветоваться мне,А сам найду его едва ли:Таких прозрачных, плачущих камнейНет ни в Крыму, ни на Урале.
Народу нужен стих таинственно-родной,Чтоб от него он вечно просыпалсяИ льнянокудрою, каштановой волной —Его звучаньем – умывался…
«Как землю где-нибудь небесный камень будит…»
Как землю где-нибудь небесный камень будит,Упал опальный стих, не знающий отца:Неумолимое – находка для творца,Не может быть другим, никто его не судит.
«Слышу, слышу ранний лед…»
Слышу, слышу ранний лед,Шелестящий под мостами,Вспоминаю, как плыветСветлый хмель над головами.
С черствых лестниц, с площадейС угловатыми дворцамиКруг Флоренции своейАлигьери пел мощнейУтомленными губами.
Так гранит зернистый тотТень моя грызет очами,Видит ночью ряд колод,Днем казавшихся домами,Или тень баклуши бьетИ позевывает с вами,
Иль шумит среди людей,Греясь их вином и небом,И несладким кормит хлебомНеотвязных лебедей…
«Люблю морозное дыханье…»
Люблю морозное дыханьеИ пара зимнего признанье:Я – это я; явь – это явь…
И мальчик, красный, как фонарик,Своих салазок государикИ заправила, мчится вплавь.
И я – в размолвке с миром, с волей —Заразе саночек мирволю —В сребристых скобках, в бахромах —
И век бы падал векши легчеИ легче векши к мягкой речке —Полнеба в валенках, в ногах…
«Как женственное серебро горит…»
Как женственное серебро горит,Что с окисью и примесью боролось,И тихая работа серебритЖелезный плуг и песнотворца голос.
«Средь народного шума и спеха…»
Средь народного шума и спеха,На вокзалах и пристанях,Смотрит века могучая вехаИ бровей начинается взмах.
Я узнал, он узнал, ты узнала,А потом куда хочешь влеки —В говорливые дебри вокзала,В ожиданья у мощной реки.