В просторах сумеречной залыПочтительная тишина.Как в ожидании винаПустые зыблются кристаллы,
Окровавленными в лучах,Вытягивая безнадежноУста, открывшиеся нежноНа целомудренных стеблях:
Смотрите: мы упоеныВином, которого не влили.Что может быть слабее лилийИ сладостнее тишины?
«В холодных переливах лир…»
В холодных переливах лирКакая замирает осень!Как сладостен и как несносенЕе золотострунный клир!
Она поет в церковных хорахИ в монастырских вечерахИ, рассыпая в урны прах,Печатает вино в амфорах.
Как успокоенный сосудС уже отстоенным раствором,Духовное – доступно взорам,И очертания живут.
Колосья, так недавно сжаты,Рядами ровными лежат;И пальцы тонкие дрожат,К таким же, как они, прижаты.
«Озарены луной ночевья…»
Озарены луной ночевьяБесшумной мыши полевой;Прозрачными стоят деревья,Овеянные темнотой, —
Когда рябина, развиваяЛисты, которые умрут,Завидует, перебираяИх выхоленный изумруд, —
Печальной участи скитальцевИ нежной участи детей;И тысячи зеленых пальцевКолеблет множество ветвей.
«Твоя веселая нежность…»
Твоя веселая нежностьСмутила меня.К чему печальные речи,Когда глазаГорят, как свечи,Среди белого дня?
Среди белого дняИ та – далече —Одна слеза,Воспоминание встречи;И, плечи клоня,Приподымает их нежность.
«Не говорите мне о вечности…»
Не говорите мне о вечности —Я не могу ее вместить.Но как же вечность не проститьМоей любви, моей беспечности?
Я слышу, как она растетИ полуночным валом катится,Но – слишком дорого поплатится,Кто слишком близко подойдет.
И тихим отголоскам шума яИздалека бываю рад —Ее пенящихся громад —О милом и ничтожном думая.
«На влажный камень возведенный…»
На влажный камень возведенный,Амур, печальный и нагой,Своей младенческой ногойПереступает, удивленный
Тому, что в мире старость есть —Зеленый мох и влажный камень —И сердца незаконный пламень —Его ребяческая месть.
И начинает ветер грубыйВ наивные долины дуть;Нельзя достаточно сомкнутьСвои страдальческие губы.
«В безветрии моих садов…»
В безветрии моих садовИскусственная никнет роза;Над ней не тяготит угрозаНеизрекаемых часов.
В юдоли дольней бытияОна участвует невольно;Над нею небо безглагольноИ ясно, – и вокруг нея
Немногое, на чем печатьМоих пугливых вдохновенийИ трепетных прикосновений,Привыкших только отмечать.
«Бесшумное веретено…»
Бесшумное веретеноОтпущено моей рукою.И – мною ли оживлено —Переливается оноБезостановочной волною —Веретено.
Всё одинаково темно;Всё в мире переплетеноМоею собственной рукою;И, непрерывно и одно,Обуреваемое мноюОстановить мне не дано —Веретено.
«Если утро зимнее темно…»
Если утро зимнее темно,То холодное твое окноВыглядит, как старое панно.
Зеленеет плющ перед окном,И стоят под ледяным стекломТихие деревья под чехлом —
Ото всех ветров защищены,Ото всяких бед огражденыИ ветвями переплетены.
Полусвет становится лучист.Перед самой рамой – шелковист —Содрогается последний лист.
«Пустует место. Вечер длится…»
Пустует место. Вечер длится,Твоим отсутствием томим.Назначенный устам твоим,Напиток на столе дымится.
Так ворожащими шагамиПустынницы не подойдешьИ на стекле не проведешьУзора спящими губами;
Напрасно резвые извивы —Покуда он еще дымит —В пустынном воздухе чертитНапиток долготерпеливый.
«В смиренномудрых высотах…»
В смиренномудрых высотахЗажглись осенние Плеяды.И нету никакой отрады,И нету горечи в мирах.
Во всем однообразный смыслИ совершенная свобода:Не воплощает ли природаГармонию высоких числ?