— Да нет. Может, у тебя сок есть?
Она любила яблочный. Такой, знаете, с мякотью, банки с которым украшали пустые полки в советских магазинах. Они могли развестись, прожив вместе полжизни, могли месяцами потом не общаться (не из-за обиды, нет, её между ними не было, а из-за чудовищной нехватки времени), но то, что они узнали друг о друге за эти годы, было не вытравить из головы. Оно там намертво въелось.
— Нет. Я ж его не пью, а гостей, ты прости, я не ждал.
— Я пыталась тебя предупредить. Только кое-кто не брал трубку.
— Замотался. Так что всё-таки случилось?
— Нет, ну вы только на него посмотрите? Мне что, нужен какой-то повод, чтобы к тебе прийти?
— Обычно — да, — улыбнулся Давид, протягивая бывшей жене высокий стакан. — В прошлый раз, кажется, Ритка чуть не завалила сессию. А до этого мы встречались, чтобы перемыть кости Лилькиному жениху.
— Они, кстати, расстались.
— Вот как?
— А Лилька тебе, что, не говорила?
Давид нахмурился. Развел руками.
— Попыталась.
— А, так до тебя даже твоя любимица не дозвонилась?
— О, да брось. Нет у меня никаких любимиц.
— Это ты Ритке расскажи.
Ну ладно. Может быть, он соврал… И нет, он не любил старшую дочь сильнее, скорее тут дело было в том, что она ему была ближе. По темпераменту, по характеру, по взгляду на жизнь. И от того, что между ними с Лилькой было это безмолвное взаимопонимание, младшей Рите казалось, что он её любит меньше. Давид приложил массу усилий, чтобы она изменила своё мнение. Усилий, которые, в конечном счёте, не дали никакого ожидаемого результата. За исключением того, что Лилька выросла ужасно избалованной и убеждённой в том, что все ей что-то должны.
Давид поморщился, как будто ему без этого не было тошно. Ну что за день?
— Люб, давай ближе к делу.
— Какой же ты зануда.
— Не спорю. Что-нибудь ещё?
— С ногой что? — поняла, наконец, причину его отвратительного настроения Люба.
— Ничего. Натрудил.
— Давай укол поставлю.
— Я и сам не без рук. Говори, с чем пришла, и уматывай, — беззлобно заметил Гройсман.
— Это терпит… Но, если уж ты так хочешь знать, мне на экспертизу спустили твой проект.
— Который из?
На самом деле прямо сейчас Давид не мог думать ни о чём, кроме боли, но Люба была здесь, и ему нужно было хоть как-то поддерживать разговор.
— О суррогатной секс-терапии для наших ребят. Ты правда считаешь, что это им нужно?
— Если они пострадали на работе, получили увечье или инвалидность, мешающую вести нормальную жизнь, почему нет?
— Это же… Это же банальная проституция!
Для такой образованной женщины в некоторых моментах его бывшая жёнушка оставалась ужасно тёмной.
— Ты путаешь грешное с праведным. Перед суррогатным партнёром ставится вполне конкретная цель.
— Какая же?
— Обращающиеся за терапией люди приходят не ради удовольствия. Они заново учатся близости, прикосновениям, коммуникации. Ты можешь представить, что чувствует мужик, в недавнем прошлом боец элитного спецотряда, красавец, укладывающий девок пачками, оставшись по пояс парализованным?
— Полагаю, ничего хорошего.
— Вот именно. Но им можно помочь. У меня есть понимание, как.
— А понимание того, что это слишком прогрессивная идея для нашего общества, у тебя есть, а, Давидик?
Гройсман поморщился, потому как понимание было. Он же не дурак!
— Попытаться стоит. Вдруг одобрят.
— У них на нормальную пенсию им денег нет, на реабилитацию. Физическую, заметь, реабилитацию. А ты о духовной… Ага. Держи карман шире.
— Ну, раз так — заворачивай. Накладывай визу. Что ты мне мозги компостируешь, Люб?
— Да вот интересно. У тебя тоже проблемы были? Ну, после ранения… Ты поэтому ко мне охладел?
— Люб, ты сейчас спрашиваешь, не стал ли я импотентом?
— Нет! Я же знаю, что не стал… У нас было. Несколько раз, но всё же…
— Меня то ранение лишило профессии. На фоне этого потери потенции я бы даже не заметил. Правда… Но, насколько я могу судить, этого не произошло.
— Но твои шрамы…
— Шрамы украшают мужчину.
— Или добавляют комплексов.
— Не в моем случае, Люб. Если честно, я даже не понимаю, как так вышло, что мы это обсуждаем, — Гройсман натянуто улыбнулся.
— Не спрашивай, может, это мне нужно было…
— Что?
— Избавиться от чувства вины.
— Ты себя в чём-то винила?
— Хм… Как сказать? Я думала, может, как-то не так отреагировала, когда впервые увидела твою ногу и этим тебя ранила…
Это было так похоже на Любу, что Давид едва не рассмеялся. Надо заметить, в тот раз, о котором Любка упомянула, её реакция и впрямь оставляла желать лучшего. Он потом часто вспоминал её глаза… Мелькнувший в них калейдоскоп эмоций. Ужас, брезгливость, панику… Будь он не таким толстокожим, это и впрямь могло бы стать для него ударом.