Наше небольшое заведение начинало свою работу примерно в восемь утра, а когда я возвращалась из школы, то начинала исполнять обязанности официантки и уборщицы одновременно. Мне не было сложно, потому что кофейня была маленькой, да и все мне всегда помогали, поэтому всю работу мы выполняли вместе. Посетителей здесь всегда было достаточно, потому что в нашем маленьком итальянском городке, "У Марино" пользовалось большой популярностью. Мама готовила восхитительный кофе, а Алехандро с Елизаветой замечательно справлялись с нашим небольшим меню, которое, в основном, состовляли какие-то десерты, подходящие для чашечки кофе. Находится здесь было приятно еще из-за музыки, тихо доносящейся из колонок, подвешенных под потолком в углах. В основном, это было кантри, или мягкая мелодия гитары.
- Ты как? Несильно устала? Уже через час закроемся, так что ты потерпи, хорошо? - родной мамин голос звучал так же бодро, как я слышала его утром перед школой. Я молча кивнула, сделав на стуле еще один круг и остановилась, схватившись за поверхность барной стойки. Подперев лицо ладонями, я внимательно смотрела на то, как Патрисия наливает в высокий стакан свежевыжатый апельсиновый сок.
- Ничего нет, да?
Слова выскочили изо рта раньше, чем я смогла подумать о том, что говорить об этом сейчас не стоит. Я замерла всем телом, также застыло мое сердце. Я почувствовала резкий укол боли и вины, безжалостно воткнувшийся в каждую мою клеточку. Страх больно сковал в своих объятиях, а сердце сжалось от щемящего чувства безысходности.
Я с ужасом следила за тем, как застывает фигура моей матери, как она судорожно вдыхает воздух и как прижимает ладошку ко рту. Мне захотелось извиниться, закричать, что я не хотела, но все тело словно отказало мне, зажив само по себе. Я не могла сдвинуться на сантиметр, продолжая ошарашенно смотреть на профиль Патрисии.
- Нет, Джульетта, ничего нет, - ее дрожащий голос говорил о том, что еще секунда и она сорвется. Ее полные боли глаза, взглянувшие в мои, так и твердили о том, что она не хочет ничего об этом слышать. Ее губы, аккуратно подведенные розовой помадой, сжимались, стараясь не выпустить всхлипы, а я в эти секунды понимала все больше и больше, что только что испортила оставшуюся часть дня.
Я знала, что, если кто-то услышал бы наш короткий диалог, то никогда бы не догадался, о чем мы говорим. Но я знала и знала моя мама. И это знание приносило такую тяжелую и мучительную боль, что хотелось рвать волосы на голове, биться головой об стенку и затыкать уши, чтобы вновь не услышать это.
Ничего нет.
Ничего нет вот уже шесть месяцев и я понимала, что мать уже не надеется, что что-то когда-нибудь появится. Ее надежда погасла, как последний уголек в костре, затухшем после дождя. Доводы и мысли Патрисии били ее своим острьем, а мои слова были для нее больней. Она не была самовлюбленной, или эгоистичной, но не думать об этом мать старалась всеми силами и здесь ей нужна была поддержка, которую я не могла оказать.
Я не могла не думать об этом и я не могла не говорить об этом. Я просто не могла. Над этими размышлениями, попытками что-то сделать я не властвовала. Я просто действовала, как на автомате, потому что во мне, в сердце наивной девчонки, все еще пылко билась надежда и вера. Я верила и надеялась, а это убивало мою мать.
Сглотнув, я резко поднялась с места, отчего в глазах на секунду потемнело, но я полностью проигнорировала это, ровными шагами направляясь к маме. Встав рядом, я опустила взгляд и протянула руки, терпели ожидая, пока женщина не вручит мне поднос с напитками, но сердце до сих болезненно тянулось куда-то вниз.
Я знала, что сегодня у нас не будет традиционного чаепития и обсуждения этого дня, не будет общего просмотра "Гарри Поттера" и пожеланий спокойной ночи. В нашем доме будет гробовая тишина, разбавляемая трещанием холодильника, тихими всхлипами матери и моим перелистыванием страниц одной из книг Стивена Хокинга.
Все это будет благодаря мне. Моим словам - моей ошибке.
Пока мать еще пару минут что-то быстро делала с кофе, постоянно промаргиваясь, я успела пожалеть о том, что у меня есть голос. Если бы его не было, то не было бы этой грусти на лице мамы. Она бы вновь улыбалась, светясь сильнее, чем самая яркая звезда на ночном небе.