Берлускони понял, что отныне коллективный Запад перестал быть единственной и непобедимой силой: все страны мира, в том числе и бывшие колонии, видели сгоревшие «Челленджеры» и «Леопарды», а также поломавшиеся на марше «Абрамсы», которых неопытные польские экипажи буквально загнали насмерть. В Белоруссии задуманное американцами польское вторжение потерпело поражение еще до первого выстрела, когда после предъявления ультиматума «демократических стран» белорусский народ забыл о своих во многом справедливых претензиях к власти и массово пошел в военкоматы. В результате бывшему польскому президенту Дуде и его присным русские уже присвоили звания покойников, а литовского президента Науседу в Германии схватила тайная военная полиция (сиречь контрразведка) и, как одного из поджигателей войны, передала российским военным властям, что называется, из рук в руки. В итальянских газетах писали, что бывшего литовского президента перевозили к новым хозяевам в большой клетке, предназначенной для транспортировки из одного зоопарка в другой шимпанзе, горилл и всяких орангутангов. Врали, наверное, а если и нет, то поделом. Никакой жалости к таким персонажам Берлускони никогда не испытывал и не испытывает.
Именно после этой истории Берлускони решил, что он будет первым из европейских политиков первого ранга, кто лично встретится с новоявленным военным диктатором Германии. И вдруг оказалось, что синьор Роммель неплохо ориентируется в том, кто есть кто в Европе двадцать первого века. В ответ на осторожный запрос разрешения на посещение Германии и встречу с герром э-э-э… временным канцлером (карантин на границах по-прежнему действует, хотя внутренний локдаун прекращен и экономика вновь набирает ход) поступил ответ, что никаких препятствий к визиту нет, и герр Берлускони может посетить Германию в любое удобное ему время. И добавка в конце (как понял синьор Сильвио, сделанная самим германским диктатором): «Друг моего друга – мой друг».
Таким образом, утром двадцать седьмого сентября от полосы аэропорта Мальпенса под Миланом оторвался частный бизнес-джет, взяв курс на север, с небольшим склонением к востоку. Моряки в таких случаях говорят «норд-тень-ост». Всего час с небольшим – и вот он, аэропорт Тегель. После посадки самолет рулит к северному терминалу, куда прибывают только правительственные и военные борта, синьор Сильвио выглядывает в иллюминатор и видит расстеленную красную дорожку и группу встречающих, среди которых легко узнается сам Роммель – в расстегнутой шинели с красной подкладкой и сдвинутой на затылок фуражке. К тому же он – единственный среди встречающих без медицинской маски. Почетного караула нет, но это и понятно: в данный момент синьор Берлускони не является ни премьер-министром, ни президентом Италии.
Самолет останавливается, открывается дверь, одновременно служащая трапом – и вот последний могиканин прагматической европейской политики спускается на красную дорожку. Роммель идет ему навстречу в сопровождении одного человека. Спутник германского фельдмаршала синьору Сильвио не знаком, но по форме итальянского маршала времен второй мировой войны он делает вывод, что это Этторе Бастико, заместитель Роммеля по итальянской части войска.
Впрочем, к изумлению гостя, встречающий его диктатор Германии с ходу заговаривает с ним на языке потомков римлян (сам Берлускони, помимо итальянского, говорит только по-французски и по-английски):
– Доброе утро, синьор Сильвио. Надеюсь, ваш перелет прошел благополучно? Должен сказать, что мы очень рады видеть вас на немецкой земле.
– Доброе утро, синьор Эрвин, – ответил Берлускони. – Мой перелет и в самом деле прошел вполне благополучно. Кстати, я не знал, что вы говорите по-итальянски.
– Так уж сложилось, синьор Сильвио, – уклончиво ответил Роммель. – В Африку меня послали еще и потому, что я мог без переводчика общаться с итальянскими генералами, офицерами и, самое главное, солдатами. Я знаю, что об итальянских солдатах идет дурная слава, но под моим командованием они воевали более чем хорошо, потому что я смог найти к ним правильный подход. Впрочем, вам, наверное, будут неинтересны подробности тех славных, но далеких дел…