– Англичане и американцы сейчас наши союзники, – осторожно заметил итальянский визитер.
– С такими союзниками, как говорят русские, не надо никаких врагов, – парировал фельдмаршал Роммель. – Предадут, продадут или ударят в спину в любой момент. Примером тому может служить ваша недавняя история, когда англосаксы натравливали на Россию своих сателлитов и подхалимов, а потом отскакивали в сторону, не желая попадать под удары разъяренного медведя. Страны, соблюдающие только свои интересы, недостойны того, чтобы уважающие себя государства имели с ними хоть какие-нибудь отношения.
– В этом вы, конечно, правы, – с опаской ответил Берлускони, – но, как минимум, Америка – это очень могущественное государство, которое не прощает своих врагов.
– К этому государству просто не надо поворачиваться спиной, и тогда все будет нормально, – парировал Роммель. – В самом ближайшем будущем мы намерены выявить всех тех, кто вел деятельность в заокеанских интересах, и выдворить этих людей из нашей страны, с советом больше не попадаться нам на дороге. Германия достойна независимого от всех посторонних центров влияния счастливого будущего. И Италия, кстати, тоже. Вы согласны, синьор Сильвио?
Политик, восьмидесяти трех лет от роду, обернулся, чтобы осмотреться по сторонам, облизал пересохшие от такого разговора губы и неуверенно сказал:
– Разумеется, я с этим согласен, синьор Эрвин, но дело в том, что сейчас я никто, всего лишь депутат европарламента…
– Это совершенно неважно, синьор Сильвио, – безапелляционно заявил германский диктатор. – У меня тут примерно двести тысяч итальянских солдат и офицеров. Мы им тут, в Германии, конечно, рады, но они сами хотят жить в Италии. При этом эта Италия должна отвечать самым высоким стандартам независимого положения в мире и высокого уровня благосостояния населения. Не так ли, мой дорогой маршал?
– О да, синьор Эрвин, все так, – ответил Этторе Бастико. – Типичные итальянские политиканы, крикливые, лживые и вороватые, неспособны не на что, кроме бесконечных дискуссий и расхищения государственных ресурсов. Муссолини думал, что с управлением Италией он справится лучше, но он ошибался. Недостатки итальянской системы при нем никуда не исчезли, просто сосредоточились в нем самом и его окружении. И лживости хватало, и крикливости, и вороватости. Лучшая система – это та, что внедрили у нас вы, когда стали кондотьером Сталина. Только тогда каждый итальянский солдат и офицер начал понимать, что его не обманут и не обсчитают.
– Вот видите, синьор Сильвио, – сказал Роммель, – итальянца в немца превратить, конечно, невозможно, но к этому надо хотя бы стремиться, отбирая в руководящий состав максимально честных людей. А вы по этому показателю один из лучших.
– Вы предлагаете мне совершить военный переворот? – ужаснулся Берлускони. – Но, синьор Эрвин, это же немыслимо!
– Все мыслимо, если к делу подойти правильным образом, – с нажимом произнес германский диктатор. – Доказательством этого может служить успешная политика одного нашего общего друга. Естественным, так сказать, путем вас и вашу партию не пустят во власть ни при каких обстоятельствах, даже если плебс проголосует за вас поголовно. Хозяевам той Европы, которую я пришел разрушить, совсем не важно мнение ее жителей. В гробу они видели и немцев, и итальянцев, и прочих жителей европейских стран. Госпожа Нуланд произнесла это совершенно отчетливо. И хоть сейчас ее партия в оппозиции, будьте уверены – нынешние хозяева Белого Дома думают точно так же.
– Так значит, синьоры, вы считаете, что другого выхода нет? – со вздохом спросил один из старейших политиков Европы.
– Именно так, – ответил Роммель, – когда перед вами гордиев узел, то его не распутывают при помощи зубов и ногтей, а разрубают напополам острым мечом. А еще очень важно не терять темпа. Сейчас, утратив Германию, господа в Вашингтоне начнут продумывать ответные меры, инспирировать в европейских странах антигерманские настроения, укреплять там свою власть и физически уничтожать оппонентов своему курсу. Есть у нашей разведки такие сведения, вполне достоверные. Так что возможно, что, если вы попытаетесь отсидеться в стороне, то не доживете и до нового, две тысячи двадцатого года. В ближайшее время, несмотря на зиму, в Европе будет очень жарко, быть может, даже жарче, чем в Африке.
– Вы в этом уверены, синьор Эрвин? – спросил Берлускони, еще раз машинально осмотревшись по сторонам.
– Абсолютно, синьор Сильвио, – заявил германский диктатор. – Есть у нас тут один хоть и зловонный, но достаточно достоверный источник информации, к которому мы припадаем по мере необходимости. Ответственно могу вам заявить, что ничего хорошего вашу Европу не ждало ни при каких раскладах. В перспективе в пять-десять лет она была бы погребена под кучей прибывающих из Африки мигрантов, экономически утилизирована и сожжена в огне войны. При этом плутократам-янки будет неважно, кто и с кем будет воевать, главное, чтобы от этой части света осталось только вытоптанное пепелище. И так должно быть не только в Европе, но и везде, и только Америка, а может быть, даже и не вся Америка, должна была оставаться раем на Земле. Ваш русский друг почувствовал это раньше других, и в силу своей полной суверенности начал отбиваться изо всех сил, ломая янки одну комбинацию за другой. И вы должны были почувствовать то же самое, но либо не придали этому значения, либо решили, что не в силах тут ничего изменить, и смирились с неизбежным.