Обер-фельдфебель хотел планер посадить на широкую сельскую дорогу, но в последнюю минуту увидел, что она вся перепахана глубокими колесными колеями, поэтому ушел на соседнее овсяное поле. Посадка получилась очень жесткой, но никто из бойцов взвода не был сильно травмирован, бойцы отделались лишь синяками и шишками.
Проклиная мясника Франца, бойцы взвода начали выбираться из развалин планера и, веером расходясь по сторонам и держа оружие наготове, направились к центру деревни. Десантники, молча, расходились по деревенским улицам, никто из них не кричал и не разговаривал с местными крестьянами.
Местные же мужики и бабы буквально были огорошены столь неожиданным появлением немецких солдат на улицах своей деревни. Они боялись выйти на улицу, чтобы ближе рассмотреть этих солдат, одетых во все кожаное платье, но без привычных знаков различия. Уж слишком по-хозяйски эти вояки шли по улицам их деревеньки. Волынка оказалась небольшой деревней всего в сто сорок домов, вскоре десантники оказались на ее центральной площади.
Курт попросил рядового Иржи, чеха из Праги, единственного славянина в его взводе, срочно разыскать старосту деревни, чтобы было можно с ним переговорить. Эта короткая фраза, произнесенная на нормальном немецком языке с явным баварским акцентом, на центральной площади белорусской деревушки Волынки прозвучала подобно разрыву крупнокалиберного снаряда. Лица ее жителей вздрогнули, вытянулись и побледнели до синевы. Они поняли, что война, о которой так много говорили и рассуждали их руководители, писали центральные газеты, началась появлением вот этих чужих и вооруженных людей.
А славянин, немецкий рядовой Иржи подбежал к одному из крестьянских дворов и прикладом винтовки начал лупить в створки ворот, одновременно покрикивая на полурусском языке:
— Где староста? Сюда подавай старосту!
Сельские люди же за воротами не понимали, почему этот солдат кричит и требует старосту деревни, когда старосты были, как класс, ликвидированы советской властью два года назад, когда сюда пришла Красная Армия. Иржи же начинал свирепеть, на глазах своего взводного командира он не справлялся с выполнением его простейшего поручения, найти деревенского старосту. Он даже передернул затвор своей винтовки, чтобы его крик-требование прозвучал бы более убедительным. Но хозяева этого двора муж и жена лишь только испуганно перешептывались, не совсем понимая, что происходит за их воротами, но их не открывая.
Курт Рунге повернулся к Курту и вполголоса произнес:
— Кажется у нас проблема с переводчиком, ему следовало бы больше времени проводить на занятиях русским языком, а не бегать за польскими шлюхами. Придется, мне вмешаться.
И не ожидая на этого согласия Курта Кранке, Курт Рунге спокойно подошел ко двору крестьянского дома, ворота которого рядовой Иржи мочалил прикладом своей винтовки и сначала произнес на немецком языке:
— Рядовой Новак прекратите истерику и возвращайтесь на свое место в строю.
А затем на нормальном русском языке, без какого-то акцента, майор фон Курт Рунге обратился к сельчанам, спрятавшимися за воротами своего двора. Причем он старался говорить так, чтобы их ничем не испугать.
— Откройте, пожалуйста, ворота своего двора. Мы хотим с вами просто поговорить, зададим пару вопросов и уйдем дальше.
Ворота медленно с треском начали открываться. За воротами стояла дородная русская женщина лет сорока и рядом с ней красивый мужчина, но какого-то слабоватого типа. Практически тут же выяснилось, что в деревне никакого старосты и в помине нет, а вот женщина Аглая является председателем местного совхоза и как бы отвечает за этих сельчан. Женщина, к этому моменту сообразила, что война действительно началась и сейчас она перед собой видит первых немецких солдат. Аглаю до глубины поразило то различие и во внешности и обмундировании немецких солдат и красноармейцев, которые она сейчас увидела. При этом эти немцы вели себя уверенно, они совершенно не боялись того, что вот-вот появиться красноармейцы и взашей погонят их чистеньких и ухоженных с советской земли. Но на все вопросы немцев председатель совхоза отвечала честно и откровенно.
Курт Рунге развернулся лицом к Курту Кранке и в нескольких словах разъяснил ситуацию:
— Аглая, председатель колхоза мне сообщила, что четыре или пять дней назад под Волынкой команда НКВД во главе с симпатичным капитаном, фамилии его она не знает, он ей не представлялся, кого-то искала. Они брали сельских мужиков и заставляли их проходить дубравы, рощи и даже уходить далеко в лес, чего-то там разыскивая. Но так ничего не нашли тогда. Вчера они опять возвращались, но на этот раз обыскивали дом некого сельчанина Минкина. Аглая сама видела, как они его били и требовали, какой-то документ. Минкин слезно плакался, умолял их не бить, при этом обещая все рассказать, как на духу. Но Минкин не наш агент и никакого отношения к нам не имел и не имеет. Наш агент совершенно другое лицо, но совхоз, по словам же Аглаи, отправил его отдыхать на Черное море две недели назад. Но, как тогда получается, что до вчерашнего дня с этим агентом мы поддерживали связь, ведь только этой ночью он не ответил на наш вызов.