Можно было опасаться, что и на этот раз астраханский хан попытается ограбить проплывавшие мимо корабли.
Асан-бек и русские купцы решили, что надо готовиться к бою.
Решили раздать всем пищáли и луки, вёсла убрать, чтобы татары не услыхали плеска воды, а плыть под парусом. Посольский корабль должен был, как всегда, идти головным. Асан-бек предложил Афанасию оставаться на посольском корабле, чтобы можно было посоветоваться с ним во время боя.
Когда Афанасий вернулся к своим, была уже глухая ночь. Костёр догорал. Все крепко спали. Лишь старик Кашкин ещё покашливал и ворочался под своей овчиной.
Афанасий разбудил товарищей. Быстро потушили костры, собрали одежду, без шума стащили ладьи в Волгу.
Никитин вернулся к Асан-беку вместе с Кашкиным и Кирей Епифановым. Старик Кашкин прежде плавал в Астрахань и мог пригодиться на головном корабле, а Киря сам увязался с Афанасием.
Когда Никитин поднимался на корабль, он увидел, что Кашкин волочит за собой мешок.
— Что это у тебя, дед? — спросил он.
— Так, рухлядишка кое-какая, — уклончиво ответил Кашкин.
И лишь тогда Никитин подумал, что оба его короба остались в ладье. Но возвращаться назад было поздно.
Афанасий успокаивал себя, что, может быть, его товары лучше сохранятся в ладье. Татары, наверное, будут охотиться за кораблём с богатыми подарками, что везёт из Москвы в Шемаху Асан-бек, а ладья может пройти незамеченной.
К тому же главное его богатство — нитка жемчуга — было при нём. Он хранил её в мешочке на шее.
Никитин прошёл на корму, где стоял посол. Асан-бек ждал татар-проводников, уплывших вперёд на разведку. Ночь была по-прежнему тёмная, но до восхода луны оставалось немного времени.
Тихо подошла лодка, и на корабль поднялись два проводника.
— Где же третий? — спросил вполголоса Никитин.
Оба ногайца, перебивая друг друга, зашептали:
— Сейят занедужил вдруг, ходить не может, по земле катается, пришлось его на берегу оставить.
— Весть дали, проклятые! — пробормотал по-русски Никитин.
На поднятых парусах караван поплыл вниз по течению реки. Прошло много времени. Всё было тихо. Лишь вода журчала под кормой да поскрипывал руль.
— Качма! — раздался вдруг громкий окрик с берега.
— Что это значит? — удивился Никитин.
В ответ ему два всплеска раздались за кормой — оба проводника бросились в воду.
— Качма! Качма! — закричали с обоих берегов реки.
— Не отвечай, — приказал посол и велел взяться за вёсла.— Нужно торопиться, а нас всё равно теперь узнали, — добавил он.
В это время над яром показалась луна, и сразу стали видны и корабль, и ладьи, бежавшие под парусом, и множество всадников на обоих берегах протоки.
О борта и палубу корабля застучали стрелы. Одна задела руку повара, другая застряла в шапке Кашкина.
— Да будет воля аллаха! Начинай! — крикнул посол.
И все, кто не занят был на вёслах, стали стрелять из пищáлей и луков. Жалобные крики раздались на левом берегу.
— Ага, попали! — воскликнул Киря, вновь заряжая пищáль.
Вдруг он, как надломленный, согнулся пополам — в горле у него торчала стрела. Взяв из его рук пищаль, Никитин послал пулю на берег.
Снова раздался крик, и Афанасий понял, что попал в цель. Ветер усилился, паруса натянулись, и корабль поплыл быстрее.
— Уходим! — крикнул Никитин.
Татары скакали вдоль берега, пуская стрелы, но скоро отстали. Видимо, путь им преградил глубокий ерик.
Настало утро. Татар нигде не было видно. Но исчезли и русские ладьи. Весь день корабль осторожно пробирался по узким протокам мимо низменных, поросших бурыми камышами островов и заводей, где доцветали последние жёлтые кувшинки и белые водяные лилии. Плыли мимо узких песчаных кос, где не умолкали всплески и резкие крики бесчисленных водяных птиц. Несколько раз слышали, как в зарослях камыша шумели кабаны. Над кораблём гудели и жужжали тучи комаров, мошек, мух и слепней.
Никитин послал мальчика-прислужника на мачту, а сам, стоя на носу, вглядывался в покрытую дымкой даль. Всё было напрасно: русские ладьи исчезли.
В полдень корабль остановился у пустынного островка. Никитин с Кашкиным снесли тело Кири Епифанова на берег и там зарыли его. Постояв у могилы, они молча вернулись на корабль.
Опять поплыли вниз по течению.
— Если застрянем, татары нас голыми руками возьмут, — говорил посол.
Он опасался мелей. На носу всё время стоял человек и измерял дно. Так плыли два дня. На ночь заходили в ильменя — длинные и узкие заливы между песчаными грядами. Там и останавливались, но костров жечь не решались.