За остаток дня я прошел километров восемь. Но за счет того, что пришлось делать широкий крюк, обходя японских недобитков, к трассе я приблизился от силы на три-четыре. Сделав привал ради ужина, я продолжил путь ночью, при свете луны, благо в это время не припекало солнце, и окончательно остановился, только полностью выбившись из сил. Толкать тачку, вес которой, как мне казалось, тянул больше, чем на полторы сотни килограмм, пусть и по ровной местности — занятие не из легких.
— Уважаемый Танака, лучше уж самурай без штанов, чем без меча. Вы продемонстрировали мне живой интерес к моей Родине, чем завоевали мое уважение. Позвольте вам вернуть ваше оружие с условием, что вы не будете им пользоваться, находясь в плену, — сказал я перед сном, держа катану в руках.
— Я обещаю, — заверил меня японец, после чего я положил меч рядом с ним и накрыл раненого краем полотнища, чтобы ночью не замерз. Сам же, завернувшись в шинель, устроился на земле рядом.
Поздним утром, проснувшись, я услышал пересвист какой-то живности и, подняв голову, обнаружил, что расположился на ночлег очень удачно, рядом с колонией тарбаганов, до которых было всего полсотни метров. Вот и сейчас степной сурок, стоя столбиком на земляной горке, внимательно наблюдал за чужаками, пока его сородичи шастали вокруг в поисках пищи. Упускать момент было нельзя и, немного посомневавшись в выборе оружия, я использовал «арисаку». Подумал, что выковыривать дробь из тушки, а тем более наглотаться свинца, не хочу. Конечно, винтовочный патрон для такого зверька через чур, но если хорошо прицелиться… Пуля попала куда надо, размозжив голову, но оставила большую часть добычи нетронутой. Подобрав ее, я осмотрелся вокруг в поисках камней и, не обнаружив таковых, пожалел про себя, что боодог на завтрак нам не светит. Пришлось жарить кое-как прямо на костре, использовав вместо вертела винтовочный штык-тесак. Мясо степного сурка считается у монголов целебным. И действительно, и я, и мой пленник, проглотив его, ощутили прилив сил. Пока мы завтракали, тарбаганы успокоились, что дало мне шанс подстрелить нам и ужин. К сожалению, наученные горьким опытом, зверьки больше не высовывались и целый час, проведенный потом в засаде, пропал зря.
Выступив дальше на север уже ближе к обеду, я шел с короткими остановками только ради перекура, мысленно уже прокляв все на свете. Казалось, что мерить степь шагами можно бесконечно, пока не сотрешь ноги до места, откуда растут. С какой скоростью передвигался, я не знал, но оценивая вечером пройденный путь, прикинул, что одолел километров восемь-десять. Значит, еще день, может два, и я достигну трассы, где нас могут подобрать.
Но судьба распорядилась иначе. На следующий день, часов около одиннадцати, я сначала услышал далекий звук авиамоторов, а потом, обшарив небо глазами, увидел на севере две малюсенькие черточки. Подняв к глазам бинокль, я стал их рассматривать. Пара истребителей, идут на юг в стороне от меня. В таком ракурсе трудно однозначно определить, но похожи на «ишаки». Во всяком случае, не «Зеро», у тех хвосты длинные. Других японских самолетов я не знал, поэтому продолжал наблюдать. Наконец, самолеты вошли, разворачиваясь, в широкий вираж и приблизились ко мне, показав снизу свои плоскости на которых на голубом фоне красовались красные звезды. Наши! Заорав, что есть сил, будто пилоты могли меня слышать, я схватил ракетницу и принялся стрелять раз за разом, привлекая к себе внимание. Истребители изменили направление виража и, спикировав, прошли на бреющем недалеко от меня, рокоча движками на малом газу, после чего взревели и вновь стали набирать высоту. Подумав, что меня сочли слишком малозначительным, чтобы обращать внимание, я вновь разразился фейерверком. Пара разделилась. Ведомый остался кружить в небе, а ведущий явно нацелился совершить посадку, отойдя подальше и развернув на меня нос. Спустя минуту-две я уже бежал к подкатывающемуся «ишаку», что было сил.
— Семен Петрович, свет Любимов? Какими судьбами? — громко проорал сквозь шум мотора пилот, откинув вбок фонарь кабины и одарил меня широкой чкаловской улыбкой.
— Тоже не ожидал вас увидеть, Валерий Павлович! Как видишь, потерпел крушение! Вон, все, что от самолета осталось!