Я пошел дальше. Пошел к тетке Соне, то есть, собственно, к себе на квартиру. Вообще-то, как читатель понимает, не к себе, а к здешнему Эдьке Свистуну, но вместе с тем как будто и к себе. Хотя на этой чудной планете все было, кажется, так и не так, как у нас, я примерно представлял улицы, дома, словом, все расположение, и шел довольно уверенно, не останавливаясь.
Вот я пересек улицу и опять углубился в березняк. Вот подошел к проулку и увидел... свою улицу. Те же избы, левее - водонапорная башня. А дальше, за деревней, в степи,- наша ремонтно-техническая мастерская. Наша и не наша, а скорее все-таки не наша. Что-то в ней было свое, что-то такое, что делало ее не похожей на нашу, более капитальной, что ли.
По проулку я вышел на улицу, заросшую травоймуравой,- чувствовалось, что машины по ней давно не ездят,- пересек ее и... очутился на крыльце избы тетки Сони. Было ровно десять утра, ни секунды больше или меньше. Деревня в эту пору была пустынной, почти совсем безлюдной, и мне удалось пройти незамеченным.
"Ну вот я и дома",- мысленно усмехнулся я. В самом деле, глупо говорить о доме, когда ты впервые в жизни переступаешь порог этого дома.
Я подошел и постучался. Нет ответа. Я постучался еще раз. И опять молчание. "На работе старуха, не иначе!" - подумал я, по привычке шаря за косяком. Там была, должна была быть щелка, так сказать, условленная щелка, куда мы обычно кладем ключ, когда уходим куда-нибудь. Щелка, правда, была, в нее пролезал палец, а вот ключа в той щелке не оказалось. "Куда же она могла?.. И что теперь прикажете делать?" Я опустил взгляд и... и увидел, что на двери нет никакого замка. Да что замка - намека на замок нет! Я взялся за скобу, нажал слегка, и дверь подалась. Вошел в сени, потом на кухню, оттуда - в комнату-боковушку.
Не берусь описывать, что я пережил в эти короткие секунды. Мне было и удивительно, и оторопь брала, и холодные мурашки пробегали по всему телу.
Изба была, разумеется, как и все здешние избы - не деревянная, а кирпичная, гладко оштукатуренная внутри, но обстановка почти такая же, как и у нас на Земле, то есть в той тетки-Сониной избе. И стол как будто тот же, и стулья возле стола, словом, все-все.
А в комнате-боковушке (моей комнате, пришло в голову) так и кровать была застлана, как обычно стелил я, когда было время,- аккуратненько, без единой морщинки на покрывале.
В простенке висела довольно красивая полка с книгами. Я взял томик Пушкина, прочитал несколько строк... "Пушкин - он везде Пушкин!" - подумал я и, поставив томик на место, прошелся туда-сюда, то есть из угла в угол, как это делал там, на Земле. И вдруг я хлопнул себя по ляжкам и громко рассмеялся. "Чудило! Идиот! Форменный идиот!" Только теперь, очутившись перед зеркалом (кстати, зеркало было во весь рост, от пола до потолка), я понял, почему ехидненько усмехались мальцы-огольцы, особенно когда нагнали меня, и почему Фрося (здешняя Фрося, разумеется) тоже, можно сказать, надрывала животики. На мне же был наш, то есть земной, костюм, как я забыл, ума не приложу!
Надо было что-то делать. Я распахнул настежь дверцы шкафа и поразился обилию всякого барахла. Тут были костюмы, брюки, рубашки, галстуки, туфли, шляпы, береты, запонки - словом, настоящий универмаг.
Не мешкая, я скинул с себя пиджак и брюки и задумался. Что надеть? Я перебрал несколько вещей и наконец остановился на самых дешевых и скромных, как мне показалось. Это были голубенькая лавсановая рубашка, серый (по виду - льняной) пиджак и такие же брюки, то есть не брюки, а трусы, вернее шорты, до колен, как на тех мальцах-огольцах. Потом я стал примерять туфли все подряд ?- и скоро убедился, что они никуда не годятся. Здешний Эдька Свистун, должно быть, носил обувь сорок третьего размера, подумал я. И едва я успел подумать, как во дворе раздались чьи-то шаги.
Я глянул в окно и обмер. На крыльцо поднималась тетка Соня.
IV
Читатель может заметить: "Эка невидаль - тетка Соня! Могло быть и хуже!" Что правда, то правда: тетка Соня и на другой планете остается теткой Соней, то есть женщиной кроткой и простодушной. Однако наши чувства не всегда согласуются с рассудком, и в этом все дело.
- Да что ты, в самом деле! - упрекнул я самого себя.- Надо улыбаться, Эдя! Да, да, улыбаться, это единственное, что тебе остается делать! - Я повернулся к зеркалу, напряг все силы, чтобы изобразить улыбку, черта с два! - лицо отказалось повиноваться. "Ну, ну!" - пригрозил я самому себе.
Тетка Соня переступила через порог и, не замечая меня, направилась в горницу. Я слегка подался к двери и, выбирая позицию поудобнее, чтобы в случае чего заблаговременно смыться, сказал: - Привет, тетя Соня! Как здоровьичко?
Тетка Соня мельком глянула на меня из горницы и, видно, ничего не заподозрив, расплылась в улыбке:
- Ой, Эдик, здравствуй! Вот не ждала, не гадала...
А я слышу - вроде мужчиной пахнет, да, думаю, откуда ему быть, мужчине. А это, оказывается, ты... Что так скоро? Или не поглянулось? На курорте-то?
- Не поглянулось, тетя Соня, не поглянулось. Да, если правду сказать, что там хорошего?
"Пронесло!" - Я вздохнул с облегчением.
- Как что? - не то возмутилась, не то просто обиделась старуха, делая шаг в мою сторону.- Я прошлым летом была, отдыхала и загорала, так милое дело! И природа не нашей чета, и море... А люди? Со всего, можно сказать, света... Один тебе про то, другой - про другое... А ты сидишь,- господи, думаешь, благодатьто какая!
- Так уж и благодать! - сказал я, окончательно успокаиваясь и тоже делая шаг навстречу.
Мне приятно было болтать со старухой, которую я узнавал и не узнавал, а скорее все-таки не узнавал.
Вместе с тем и завидки брали. Черт возьми, думал я, здесь даже тетка Соня на курортах загорает. Да тамошней, так сказать, земной тетке Соне эти курорты и во сне не снились.
- Я гляжу, Эдя, на тебя не угодишь! - Тетка Соня слегка толкнула меня в грудь.- Ой, бедовая твоя головушка! И не поправился нисколечко. За девками бегал? Ведь там, небось, и француженки, и англичанки... А?
- Было дело, тетя Соня,- уклончиво ответил я, а про себя подумал: "Выходит, здешний-то Эдька Свистун порядочный донжуан!" Но я не осуждал его за донжуанство, наоборот, эта его черта, вернее, склонность, мне даже нравилась.
- Я так и знала,- сказала тетка Соня. Подойдя к столику в углу, на котором стоял телефонный аппарат, она сняла трубку ("Гляди ты!" - подумал я), набрала какой-то номер и быстро затараторила: - Клавдюха, здорово! Слушай, завтрак кончился? Ах, досада какая... Что, что! Эдька приехал... Что?.. Самой, говоришь? Да уж придется.- Она положила трубку и, сунув в руки плетеную корзину, добавила: - Нарви-ка огурчиков и помидорчиков... Я тебе салат сделаю.
Вообще-то мне лучше было отказаться, сославшись хотя бы на то, что я уже завтракал, ну, скажем, в райцентре, однако я сразу не нашелся, а потом поздно было - тетка Соня хлопнула дверью и была такова. После я узнал, что она прямиком направилась в погреб, единственный на всю улицу, в котором хранились всякие вкусные вещи.
Мне ничего не оставалось, как шагать с корзиной за огурчиками и помидорчиками, что я и сделал.
Заросший травой-муравой двор был обсажен по краям березами. Несколько поодаль от избы стоял сарай.
Тоже кирпичный и тоже крытый шифером. Я заглянул в ворота и увидел только четырех кур и петушка, довольно бойкого, он так и норовил клюнуть меня в голые коленки.
- Что, дурень, не узнаешь? - Я погрозил петушку пальцем и потопал дальше.
Для любителей-огородников, а также для членов огородных бригад совхозов и колхозов я когда-нибудь подробно расскажу, какие овощные культуры и в каком порядке были посеяны и посажены на этом огороде, Сейчас же, чтобы не утомлять читателя, ограничусь самыми беглыми штрихами. Ближе к улице росла картошка, потом тянулись грядки с огурцами и помидорами, а дальше грелись на солнце арбузы и дыни, достигавшие порядочной величины. И, наконец, у самой рощи, почти на меже, пестрела и благоухала всякая мелочь вроде лука, чеснока, бобов, укропа, петрушки.