- Ты работай, братик, работай! - Фрося кивнула на пустые ведра.
- А что? Думаешь, слабо?
- Не слабо, а отвык небось. Это тебе не самолеты гонять!
Капитан принялся качать воду (у нас теперь воду качают), поглядывая то на небо, то на деревню, то на осколок озера, видневшийся в просвете меж соснами.
- Какая красота, правда? Сегодня встал чуть свет, вышел в березник, хожу, брожу... Даже дух захватило, а отчего - и сам не знаю.
- Да ты что, чокнутый? - засмеялась Фрося.
- А что? Заметно? - Капитан сделал испуганное лицо и засмеялся, так что морщинки побежали во все стороны.
- Ой, не могу! Все-то вы, мужики, чокнутые. Эдя на что уж был человек, и тот с шариков съехал. В космос летит, это ж надо!
- И правильно делает... Земля, конечно, колыбель человечества, но не вечно же бедному человечеству оставаться в колыбели... Хватит или еще?
- Хватит...- Фрося отставила полное ведро и протянула коромысло.
Капитан коромысло взял, но идти не спешил. Опять глянул на небо, на сосновый бор, скользнул взглядом по избам с серыми крышами и зелеными палисадниками, отчего-то вздохнул. Можно было подумать, что это не я, Эдька Свистун, а он, капитан Соколов, летит в космос.
- Тренировки замучили,- сказал я, умеряя дыхание.
- Еще бы! - посочувствовал капитан.
Он был невысок, гораздо ниже меня, но широк в плечах, кряжист, как у нас говорят.
- Понимаешь, пять туда, пять обратно. И - двухпудовая гиря. Тридцать правой, тридцать левой...Я засучил рукава, напряг бицепсы.- Пощупай!
Капитан пощупал.
- Ничего. Я бы сказал - здорово,- похвалил он.
- Ой, Эдик, дай-ка и я пощупаю,- потянулась и Фрося.
- Ну, ну! Иди кур щупай! - Я отступил на шаг.
Фрося обиделась.
- Еще не полетел, а уже воображает! Пойдем, братик!
Но капитану, я чувствовал, не хотелось уходить.
Мы, люди, суем свой нос всюду, независимо от того, просят нас или не просят. И охотнее всего именно туда, куда нас не просят. Капитан не составлял исключения. Хотя Фрося не только сказала: "Пойдем, братик!" - но и дернула братика за рукав гимнастерки, тот не стронулся с места.
- Так этого мало, должно быть? - продолжал он.
Я понял, о чем идет речь.
- Тренировок-то? Конечно! Но кроме пробежек и гири есть еще барокамера.
- А это что за зверь?
Капитан сказал и сам засмеялся. Я тоже не мог сдержаться, как ни старался. Так мы стояли и смеялись, и дружески похлопывали друг друга.
- И не говори, капитан! - наконец сказал я, переставая смеяться.Сидишь и сидишь, как дурак. Час сидишь, два сидишь... И - ни закурить, ни слова сказать. Главное, курить нельзя. Вот тут, под ложечкой, сосет, сосет, а - нельзя.
- Бросать надо. Коли задумал лететь, то бросать надо. Кстати, куда же ты летишь?
- А никуда он не полетит. Струсит.
Фрося сказала это, чтобы задеть, унизить меня - женщины, они мстительны,- но я пропустил ее реплику мимо ушей. Пусть себе язвит, меня не убудет, - подумал я. Да и не до того было, чтобы отвечать на всякие шпильки. Я вдруг почувствовал, что сейчас-то, с этого вопроса, и начинается настоящий мужской разговор.
- Куда! На другую планету, куда же еще! - сказал я.
Капитана это страшно заинтересовало.
- На какую именно? - Он оперся на коромысло, давая понять, что готов слушать меня без конца.
- На какую попаду,- сказал я и, понизив голос до шепота, продолжал: Слушай, капитан, а правда, будто там (я кивнул вверх) черт-те сколько планет, как наша Земля? И вода, и воздух, понимаешь... И вообще, все точь-в-точь!
Капитан даже опешил от неожиданности.
- Что значит точь-в-точь? - спросил он и нервно переступил с ноги на ногу.
- У него шарики за ролики заехали. Пойдем, братик, а то он и тебе голову задурит,- встряла Фрося.
- Погоди, это интересно. Так как же, а?
- Ну вот, допустим, деревня,- стал объяснять я как можно популярнее.Она и здесь, на нашей Земле, и там, на той... А значит, и все остальное... Значит, и я тоже - здесь и там... И я, и ты, и все...
- А я? - прыснула Фрося.
Но ее вопрос я оставил без внимания.
- Все-все,- продолжал я, обращаясь к одному капитану.- Вот, допустим, бежит собака... И там бежит. Или, скажем, вот мы с тобой... Стоим и разговариваем, как приличные, культурные люди...
- И там?
- И там...
- Как приличные и культурные?
- Само собой.
- Уди-ви-тель-но! - Капитан опять переступил с ноги на ногу и уставился на меня своими круглыми глазами.
- Шишкин говорит, что главное, как повезет. Если, говорит, попадешь на планету, где все как у нас, тогда, говорит, тебе сам черт не страшен.
- Эдик, а трудодни там начисляют?
Это опять Фрося... Тут такое дело, а она - трудодни!
- Женщина, что с нее взять,- вздохнул капитан.
Я сказал, что в наше время и женщины должны кумекать, и продолжал:
- Одного я боюсь, капитан,- вдруг горючего не хватит!
- Не хватит, тогда обратно. Зачем рисковать! - Он подхватил полные ведра на коромысло, не расплескав ни капли, и наконец собрался идти.- Что ж, желаю удачи! С удовольствием полетел бы за компанию, да жаль, дела мешают... Дела, дела!
- Ну, на другую планету - это не так-то просто! - сказал я и побежал дальше. Но вынужденная остановка сбила меня с ритма, и остаток пути я бежал как-то вяло, без особого воодушевления. Да и мысли всякие мешали... "Красота! Красота!.. И что он нашел здесь такого?" - думал я про капитана. И Фрося...
Тоже мне, хочет, чтобы и там, на другой планете, ей трудодни начисляли!.. Не жирно ли будет?..
III
Кстати, с Фросей у нас были трудные отношения.
Когда-то я увлекся ею, раза два проводил до дому, даже поцеловал,знаете, как это бывает... А она вбила себе в голову невесть что, стыдно сказать.
Узнал я об этом совершенно случайно. Приехал Шишкин, инженер, и поселился у нее на квартире.
Дом-то дай бог, хоть танцы устраивай. А жильцов всего двое: сама Фрося и тетка Пелагея, ее мать. Вот и пускают - то агронома, то инженера, то какого-нибудь проверяющего. Сейчас их меньше стало, проверяющихто, а раньше, ого, успевай встречать да провожать.
И вот на другой день после того, как Шишкин поселился у Фроси, я подслушал разговор (случайно, разумеется), который заставил меня помахать ручкой.
Помнится, было утро. Шишкин, только что умывшись, топтался во дворе с мохнатым полотенцем через плечо. Фрося стояла рядом. Она, должно быть, подметала двор, остановилась передохнуть и завела тары-бары со своим квартирантом. А может, и просто так вышла, не знаю. Да это и не имеет значения. Важно, что они стояли рядом и разговаривали.
- Зовут меня, как Плеханова,- Георгий Валентинович. А в институте звали просто Жорой. Так и ты зови,- услыхал я приятный голос Шишкина.
- Дразнить будут,- засмеялась Фрося.
- Почему - дразнить?
- Был у нас Жора... Как пойдет по деревне: "Жора-обжора!" - проходу не дают.
- Жора-обжора... Не подходит! А если Георгий Валентинович? Длинно... Ты вот что, Фрося, зови меня так: Плеханов... Повтори: Пле-ха-нов!
Фрося повторила.
- Великолепно! Лучше не придумаешь! - обрадовался Шишкин.
Но радовался он, кажется, рано.
- Так Плеханов же был? - вдруг ошарашила его Фрося.
- Смотри ты, Фрося знает Плеханова!
- А кто же его не знает?
- Ты, может, читала и его знаменитый труд "К вопросу о монистическом взгляде на историю"? Не читала? - Слышно было, как Шишкин вздохнул.- Ну ничего, это дело поправимое. Главное, знать, что был такой - Плеханов, а что он написал и написал ли чтонибудь, не имеет значения.
Они умолкли. И эта пауза в разговоре была мне как раз на руку. Стоя у калитки, под развесистой березой, я задумался о превратностях случая. Шишкина назвали, как Плеханова, а вот меня - как английского короля. Почему? Зачем?.. Ну, Георгий - это еще куда ни шло. Юрий, Егорий, Георгий - так называли людей еще в древней Руси. Даже святой есть - Георгий-победоносец. Я не видел, но говорят - есть. А Эдуард...
Еще в юности моя маманя прочитала про какого-то Эдуарда, влюбилась в него, и вот результат: дочь назвала Шарлоттой, а сына - Эдуардом... Носи теперь это клеймо всю жизнь. И здесь и там. Ведь и там, на другой планете, тебя будут звать Эдуардом, а не Иваном, не Сидором и не каким-нибудь Пантелеймоном.