Тануки доел пирожок, аккуратно сгрёб упавшие крошки в лапочку, забросил их в рот и, потёршись о Василисину руку, отправился вслед за сюсюкающей тёткой Анисьей — обследовать свои новые владения. Василиса облегчённо вздохнула, но вдруг сообразила, что ей-то общаться с молодым енотом было не очень нужно, а вот трактирщику — придётся. Дядька Мирон её сомнения отверг с ходу — уж как-нибудь разберутся, а если что — и Горо с радостью поможет, да и брательник его ногомашистый не откажет.
Не успела Василиса опомниться от новостей о столь стремительно зародившейся дружбе народов, как была усажена за стол, на котором без всякой скатерти-самобранки появилось невероятное количество яств. По хищному взгляду тётки Анисьи было понятно, что сопротивляться бесполезно. Покоряясь судьбе, она придвинула к себе первую плошку, с домашним сыром, незаметно хлопнув себя по животу, где гадко хихикала спрятавшаяся от посторонних глаз Ликси.
К удивлению девушки, внезапно у неё проснулся просто зверский аппетит, и она, перепробовав практически всё, включая неизменные пироги, просто отдыхала, ни о чём не думая, отодвинув все мысли о венценосной тётке, самозванном женихе и своём новом статуса на потом. Вот доберётся она до Лисса, отдохнёт, и попробует в этой фантасмагории спокойно разобраться. Ну, почему никто ничего до конца не рассказывает? Всё какими-то урывками, ну, как тут понять.
Тётка Анисья принесла чай и блюдечки с вареньем, и убежала по делам. Василиса, разгребая ложечкой клубничное, и выискивая самые красивые ягоды, лениво обвела глазами зал и с удивлением обнаружила, что он пуст — только в дальнем углу за маленьким столиком виднелась закутанная в тёмные покрывала фигура, а перед ней — две деревенские девицы, с открытыми ртами внимающие неразборчивой скороговорке.
Забежавшая на минутку проверить гостью трактирщица объяснила, что это гадалка из города приехала на заработки. Вот уже третий день трудится, а толку для трактира — никакого: девицы-то и бабы табунами ходят, только ничего не заказывают. То ли дело, когда Ренар выступает, иногда и пиво заканчивается раньше, чем песни.
Василиса, вспомнив методы земных заведений, тут же посоветовала, чтобы гадалке разрешалось работать только при условии, что её клиентки будут заказывать чай. Да не простой, а какой-нибудь экзотический, дорогой и, желательно, максимально противный на вкус — мол, иначе гадание не сбудется. Идеально подойдёт Лапсанг Сушонг, он наверняка есть у китайских купцов — девушка аж передёрнулась, вновь ощутив привкус плесени, соединённый с ароматами скипидара, копчёной рыбы и грязных носков, которые преследовали её чуть ли не неделю после давней чайной дегустации.
Тётка Анисья вдохновилась идеей, ушла на кухню и там принялась кого-то распекать за скудоумие, а Василиса стала отрешённо перебирать события последних дней, поэтому вздрогнула, когда прямо над ухом зазвучал приятный голос с лёгким акцентом:
— Добрый день, давно хотела с тобой познакомиться. Была уверена, что в трактире объявишься, вот второй день здесь и сижу.
Подняв глаза, Василиса увидела смутно знакомую черноволосую и черноокую девицу в богатом восточном платье, которая как раз закончила стягивать с себя бесформенный балахон. Усевшись без приглашения за стол, она налила себе чая, придвинула блюдце с вареньем, и заметила:
— А мне больше вишнёвое нравится, хотя и его с нашими персидскими сладостями не сравнить.
Василиса, которой девица сразу не понравилась, в обсуждение сладостей вступать не стала и сухо поинтересовалась:
— А вы кто? Не помню, чтобы мы встречались. И зачем вам со мной знакомиться?
Под майкой зашебуршала Ликси, передвигаясь наверх, а нахалка тем временем, поедая варенье, с демонстративной приветливостью ответила:
— Как зачем? Должна же я посмотреть на стерву, которая у меня любимого отняла.
Василиса так удивилась, что уронила ложечку. Пока она, нагнувшись, нашаривала её под столом, вишнёвое варенье закончилось и сумасшедшая принялась за яблочное. На всякий случай отодвинув своё клубничное подальше, Василиса столь же приветливо поинтересовалась:
— И кто этот любимый?
Девица аж взвилась:
— Так ты порушенным судьбам счёт потеряла, если даже не понимаешь, о ком речь.
Василиса заговорила успокаивающе, как с тяжело больным человеком, подпустив в голос подслушанные у Ренара интонации:
— Не понимаю, потому что никого ни у кого не отнимала.
— Не понимаешь? Не отнимала? Да ты даже говоришь как он, его голосом!
— Так ты — Айгуль, — сообразила наконец Василиса, вспомнив красавицу, с которой разговаривал певец.
— Значит, вы меня с ним обсуждали!
— Никого мы не обсуждали, я просто видела тебя, когда вы с ним по яблочку разговаривали.
— И я тебя видела, как как он на тебя смотрел — тоже. А когда тебя выбросили из тридесятого царства — нужно было сразу это сделать — он как взбесился, со мной даже не разговаривал, и сразу уехал. К тебе, да?
Видимо, съеденные пироги частично переварились, потому что Василиса наконец-то вышла из благодушного состояния и смогла разозлиться:
— Мне твой Ренар не нужен. Вообще, от слова совсем. Так что оставь меня в покое и разбирайся с ним сама.
Придвигая к себе варенье, Василиса заметила, что Ликси уже перебралась на запястье и внимательно следит за Айгуль, двигая нарисованными глазами. Девушка вытащила две последние целые клубничины, кровожадно выскребла блюдце, с удовольствием облизала ложку, запив последними глотками чая. Как же она не любила такие выяснения отношений! Подняв глаза на так и застывшую у стола Айгуль, она раздражённо повторила:
— Ты что, не поняла? Твой сладкоголосый соловей мне не нужен. И я ему — тоже. А нужна ли ему ты — это уже не ко мне вопрос.
Персиянка ненавидяще взглянула на воображаемую соперницу и прошипела:
— Я тебе не верю! И Ренара ты не получишь!
Она развернулась и пошла к выходу, на прощание взмахнув волосами, как чёрным крылом. На пороге Айгуль остановилась и что-то сказала с извиняющимися интонациями, но Василиса не расслышала, ей вообще показалось, что звуки доносятся как сквозь вату. Она хотела встать и переспросить, но не смогла: ни ноги, ни руки не слушались. Потом девушка осознала, что вообще не может пошевелиться, и ничего не ощущает, даже собственного тела. Звуки затихли совсем, а свет начал медленно угасать.
Бесчувственное тело с глухим стуком рухнуло на пол, но удара Василиса уже не ощутила. Она не чувствовала, как дядька Мирон пытается поднять её, не слышала надрывного плача тётки Анисьи и утробного воя Ликси, которая вцепилась в лицо отравительницы и рвала его когтями.
Последней мыслью было:
— А я ведь так ничего и не узнала. Наверное, это и называется — умереть от любопытства. Как глупо!
Глава 16. Битва у трактира
Обида жгла глаза, пережимала горло, не давая дышать, а при попытке пошевелиться отзывалась болью в затылке. Василиса тяжело, надрывно закашлялась, вытерла слёзы и села, не обращая внимания на ощущение раскалённого шара, перекатывающегося внутри черепа и замыкающего оголённые нервы. После очередного разряда, пронзившего тело от макушки до пяток, обида ушла, уступив место озверению. Девушка открыла глаза, увидела сидящую рядом на полу заплаканную тётку Анисью, бороду наклонившегося над ними Мирона и злобно спросила:
— Что это, чёрт побери, было?
На колени ей вспрыгнула Ликси, поставила лапы на плечи и начала вылизывать лицо, отрываясь только для того, чтобы что-то объяснить. Что — было непонятно, потому что от переживаний кошка перейти на человеческий язык забыла, и слушатели вздрагивали от трагического, с завываниями мява.
Дядька Мирон, безапелляционно заявив, что Василисе нужно на воздух, подхватил её на руки вместе с Ликси, вынес во двор и бережно уложил под яблоней на притащенный кем-то из сыновей матрас. Анисья подсунула ей под спину кучу подушек, накрыла пледом и, пригорюнившись, села рядом: