— Идиот. Я-то был уверен, что в итоге оставил тебя в хороших руках.
Василиса отстранилась, похлопала его по руке и добродушно согласилась:
— А ты в хороших и оставил. В моих собственных. Слушай, вроде бы всё выяснили, все хорошие и добрые, кроме меня, так что давай закончим этот вечер встречи, и плыви себе. Счастья вам, здоровья, и много качественных икринок и головастиков.
Возмущённо вскочив, Макс заорал:
— Дура! Какая икра, у нас, как у обычных людей, обычные дети рождаются, и только потом в море уходят. Ты, что, не видишь, что я какой был — такой и есть.
Василису несло, поэтому она сладко улыбнулась и ответила:
— Разумеется, не вижу, ты ведь в джинсах. Может, там у тебя этот — как этот орган у рыб называется — яйцеклад?
Макс сверкнул глазами, злобно долбанул пяткой песок, и с разбега ушёл под воду. Василиса дождалась, когда на практически погасшей лунной дорожке блеснул большой рыбий хвост, поплотнее завернулась в плед и, наконец-то, заснула. Редкие слёзы, которые капали из закрытых глаз, ей абсолютно не мешали, потому что большую часть мгновенно высушивал дующий с моря ветерок, а самые крупные осторожно слизывала Ликси. Дождавшись, когда Василиса перестанет плакать, кошка залезла под плед и устроилась на хозяйкиных ногах — погреть и помурлыкать.
Разбудил Василису один из первых солнечных лучей, попав точно в правый глаз. Она, не просыпаясь, попыталась отклониться, но на ярком свету оказался левый, к тому же голова начала соскальзывать со ствола. Прикрыв лицо рукой, она открыла глаза и через слегка разведённые пальцы посмотрела на море: штиль, чёткая линия горизонта и только поднимающееся из-за неё солнце.
Восход её несколько озадачил: получается, что солнце и садится в море, и восходит из него? Видимо, вопрос был задан вслух, потому что Ликси вылезла наружу и сварливо объяснила:
— Потому что это — мыс. Вечером мы были на одной стороне, а сейчас — на другой.
Василиса засмеялась:
— Что-то ты слишком много знаешь для кошки, которую меньше недели назад вытащили их деревянной статуэтки. И вообще, ты мне все ноги отлежала, я их вообще не чувствую.
Не удостоив хозяйку ответом, Ликси подошла к линии прибоя и брезгливо попробовала воду лапой, потом пробежала по песку, явно следя за кем-то, плывущим недалеко от берега, и вернулась обратно:
— Мы уже пойдём домой? По-моему, давно пора.
— Ну, уж нет, по примеру Григория — шагу отсюда не сделаю, пока не искупаюсь. Боже, Гриша! Теперь ещё и о нем думать!
Кошка состроила на морде никифоровское выражение и менторским тоном посоветовала:
— А думать всегда полезно, особенно — если не после, а до.
Василиса возмутилась:
— Ещё ты будешь меня поучать!
С трудом встав на ноги, она помассировала затёкшие ступни, попыталась переплести косу, и обнаружила, что волосы — в листочках и мелком мусоре, нападавшем за ночь с дерева, а по спине, кажется, кто-то ползёт.
Взвизгнув, Василиса скинула одежду и бросилась в воду, Ликси прыжком догнала её, обвилась браслетом вокруг запястья и посоветовала нарисованным ртом:
— А ты палочку в зубы возьми, там на берегу их много.
— Зачем?
— А все так делают — с головой окунаешься, все блохи на палочку и перелезут. — И вредная кошатина мерзко захихикала.
— Ах, так! Ну-ка, иди ко мне на руки, быстро!
Ликси выскочила на подставленные ладони и завертела головой — мол, что случилось? Василиса осторожно опустила ей в воду, отскочила на шаг в сторону и объяснила:
— Будем учиться плавать. Хвост держим вверх, когти растопыриваем, и гребём. Давай, учись — а то в прошлый раз чуть не утонула.
Ликси фыркнула, попыталась что-то сказать, но хлебнув воды, смирилась, и по-собачьи погребла к берегу. Последние метры через мелководье она преодолела двумя гигантскими прыжками и принялась вылизываться, отплёвываясь от солёной воды.
Василиса ещё немного поплавала, потом уселась на плед, достала из рюкзака расчёску и принялась приводить в порядок волосы. В этот момент остов лодки, полузасыпанной песком, зашевелился, и из дыры показалась взъерошенная голова, с изумлением взирающая на полуголую девушку с распущенными волосами. Немного повращав глазами, голова вылезла вместе с туловищем, явив свету замечательного, просто хрестоматийного портового оборванца.
Посмотрев на это чудо с не меньшим интересом, Василиса поинтересовалась:
— Пива хочешь?
Приняв истовое кивание головой за утвердительный ответ, девушка выудила небольшую пригоршню монеток и спросила:
— На сколько маленьких баклажек хватит? Так, понятно, на пять. Значит так, сейчас рысью в «Пьяную треску», берёшь там пива на все, и галопом — обратно, чтобы согреться не успело. Мне — четыре, тебе — одну.
На лице оборванца застыло изумлённо-восхищённое выражение «оказывается, со мной тоже может случиться чудо», он благоговейно принял в заскорузлую ладонь монетки и припустил вверх по склону со скоростью претендента на олимпийскую медаль. Не обращая внимания на скептические высказывания Ликси, Василиса наконец-то заплела косу, надела измятые юбку с майкой прямо на мокрое бельё, и начала вытряхивать песок из пледа. Плед развевался на поднявшемся ветерке, и вытряхиваться отказывался. Когда после очередного порыва ветра он ударил девушку по уху, она схватилась за серёжку — проверить, не вылетела ли, и внезапно охнула:
— Это надо же такой свиньёй быть! Дядьку Мирона бросила, сбежала и даже не проверила — как они там.
На вызов ответила тётка Анисья, и Василиса сначала испугалась, но сразу успокоилась: расстроенной собеседница не выглядела, и сразу затарахтела:
— Асенька, деточка, как ты, нормально добралась, головка не болит? А то мы вызываем — так не отвечает. Видно, у тебя говорилка получше, хотела даже по яблочку, но без мужика я его трогать боюсь.
— А что с дядей Мироном?
— Да что всегда — спину сорвал, когда скамейку выдёргивал, так что лежит, стонет и жрать требует, а я кручусь, от малых-то толку — как от петуха яиц, проще всё самой сделать. Так как ты?
— Да нормально у меня всё, хорошо. Чем там драка закончилась?
— Да ничем. Как ты исчезла — они оба в кусты бросились, косточку искать, что ты выбросила. Я им, правда, целый куриный скелет предложила, мол, оглоеды мигом до нужного вида обточат, так они глазами зыркнули, сказали, что я — дура-баба, а косточка та, раз ты её колдовала — волшебная, и они тебя по следам на ней вмиг отыщут. А как кость-то нашли — аж лбами столкнулись — вот тут-то драка и началась. А потом вообще смешно было — Серый от усердия кость перекусил, да кусок и проглотил. Потом поорали они друг на друга, заклинание твоё на все лады поповторяли — да без толку. Так и разбежались. Внук Кощеев варенье отравленное попробовал, долго плевался и сказал, что точно — слеза чёрного лотоса. А Серый вместе с этой ведьмой чернобрысой курицу-то прихватил.
Тётка Анисья продолжала в деталях описывать, кто как на кого смотрел, и чем она Мирону спину лечила, а с крутого берега уже скатился посыльный. Небольшие, с литр, баклажки, запотевшие снаружи, он с поклоном вручил девушке, за стремительность был вознаграждён ещё одной монеткой, и смотрел вслед своему персональному чуду, пока девушка не скрылась за парапетом набережной.
Дослушав историю об эпохальном сражении почти до конца, Василиса клятвенно пообещала словоохотливойй трактирщике обязательно приехать, и заторопилась домой — солнце-то уже заметно поднялось. Дорога обратно отыскалась на удивление легко — только мостик по пути попался почему-то лишь один, а арок вообще не было.
Как Василиса и надеялась, за время её отсутствия в комнате ничего не изменилось, разве что запах стал менее ядрёным. Контрабандист так и лежал, свернувшись клубочкам, зато Гриша попытался принять позу увечной морской звезда, раскинув в стороны руки и ноги, отчего наполовину сполз с дивана на пол. Во сне его лицо стало очень красивым, но с каким-то детским обиженным выражением.