Василиса немного посмотрела на парня, он, видимо, почувствовал взгляд, потому что ласково произнёс «Васёна» и жалобно засопел. Василиса зашипела сквозь зубы, немного побормотала про самодеятельных свах и манипуляторов, потом вышла на середину комнаты, подняла фляжки и пивом и рявкнула:
— Подъём!
Контрабандист, стремительно, пожалуй, даже быстрее, чем это делала Ликси, развернулся из клубка, сел и попытался сунуть руку под отсутствующую подушку. Столь же быстро он оценил ситуацию и жадно уставился на пиво. Гриша, вполне закономерно, свалился с диванчика и теперь сидел на полу, хлопая синими глазами. Лицо его уже не казалось таким красивым, хотя обиженное выражение на нём осталось.
Василиса подошла и вручила страдальцу баклажку, к которой парень тут же присосался, сообщив между глотками:
— Вась, я тебя люблю!
Она хотела привычно ответить: — Я тебя тоже, — но почему-то не решилась, и вместо этого, вручая второму страдальцу его долю, констатировала:
— И это правильно. Меня нужно любить, ценить, и вообще на руках носить.
Гриша отставит пустую тару и грустно усмехнулся, а хрупкий с виду, невысокий контрабандист, отсалютовал баклажкой и доложил:
— Я готов!
После чего он легко, без напряжения, подхватил Василису на руки и закружил по комнате. Обычно спокойный Гриша почему-то вдруг вызверился и заорал:
— А ну-ка, поставь чужую девушку на место!
Контрабандист, продолжая кружиться, и, кажется, даже насвистывать какую-то зажигательную мелодию, в такт ей весело пропел:
— Так ведь девушка — ничья, и уж точно — не твоя.
Взглянув крем глаза на Гришу, он остановился, поставил Василису на пол, и закончил уже не в рифму:
— С твоей я знаком.
Усмехнувшись, он взлохматил волосы и пошёл к двери, но на пороге остановился и решительно повернулся к Василисе:
— Так дело не пойдёт, ты ведь, можно сказать, мне жизнь спасла — это я про пиво. Так что я буду последним волосатым крабом, если не скажу спасибо и не предложу хотя бы на денёк пойти в море на моей «Летучей рыбе». Согласна? Да, меня зовут Галь. А ты…
— А я — Ася, то есть — Василиса, здесь, наверное, можно…
Галь рассмеялся:
— Да уж, здесь — не в Тридесятом. Ну, пошли?
Василиса покосилась на Григория и капризно спросила:
— А паруса там какие?
— А какие нужно?
Наморщив лоб, девушка задумалась, потом неуверенно начала перечислять:
— Идеально, конечно, было бы в мелкий цветочек. Понимаю, что это — не серьёзно, тогда, может быть, в клеточку? Знаешь, в такую красно-белую, как скатерти в итальянских ресторанчиках, только крупную?
Одобрительно кивнув, Галь заключил:
— Значит, не пойдёшь. Ну, всё равно — наш человек. Это, уж извини, проверка такая: затребует девица алые паруса или нет.
— Что, кто-то просит?
— А ты как думала? Некоторые даже очень настойчиво, — и он покосился на Гришу.
Василиса помрачнела:
— А ведь если для туристов и вас полностью откроют, наверняка кто-нибудь устроит аттракцион с катанием по бухте. Только представь: вся бухта — в алых парусах, и на на твоей — они же, а под ними — штук тридцать толстых дур. Ну, или тощих, с губами…
Посерьёзнев, Галь ответил резко:
— Вот поэтому я и буду бороться до конца с этой туристической авантюрой. Для избранных — да. Но не для тех, кто сам себя избранными назначил, а для тех, кого мы выберем. Вот его, — он кивнул на Гришу, — мы выбрали. И ты тоже можешь в любой момент…
Василиса рассеянно кивнула:
— Могу, — и продемонстрировала явно не совсем простому контрабандисту засветившееся колечко на мизинце.
Тот ошеломлённо вгляделся в кольцо, потом поклонился и почтительно поцеловал руку:
— Хранительница, я счастлив, что вы с нами. Всем, чем смогу…
Ещё раз поклонившись, Галь вышел, а Василиса вернулась к заброшенному Григорию и села рядом с ним на пол:
— Может быть, расскажешь, с чего вдруг такой загул? И как сюда добрался — Галь провёл?
Гриша помотал головой и деревянным голосом ответил:
— Загул — потому что с Ингой поругался. А сюда — из дома, в сказку знакомый леший провёл, а в Лисс — по твоему кольцу.
— Ну, милые бранятся… Из-за чего хоть?
— Она отказалась к нам в деревню ехать, с моими родителями знакомиться. Вернее, согласилась, но только на один день: утром — туда, вечером — обратно.
— Да какая муха её укусила?
— Сказала, что и так всю жизнь на хуторе проторчала дырсой кверху, и видеть больше такую жизнь не хочет.
— Какой хутор? Она ведь из Риги, и мама — какой-то начальник в мэрии. А дырса — это что? Хотя по смыслу — догадываюсь.
— Вот и я о том же. Зачем врать-то было?
— Слушай, ну, её можно понять: мы все такие городские и крутые, и тут крестьянка-хуторянка…
— Особенно я — городской и крутой.
— Гриш, все мы пытаемся выглядеть не теми, кто есть. Поговори с ней, Инга ведь тебя любит…
Григорий тоскливо вздохнул:
— Поговорю, куда я денусь. А вот как обратно возвращаться?
— А какие проблемы? Так же, как сюда.
— Вот только я с пьяных глаз срок возвращения пропустил, так что монетка твоя — тю-тю. А если даже как-то домой и вернусь — то в Москву всё равно к пяти не попаду, там только лёту больше двух часов, да четыре — до Мурманска добираться, и билетов не достать. Это когда я психанул и домой рванул — повезло: кто-то билет сдал.
— А что в пять будет?
— Экзамен. Сама понимаешь, я ведь на бюджете, а там в затылок дышат…
Василиса повеселела:
— Какая ерунда! Сейчас всё организуем. Я тебе не успела рассказать, но с нашей последней встречи я, как говорят геймеры, что-то там себе прокачала и теперь многое могу. Хоть рассчитаюсь с тобой за спасение из пучины и участи хуже, чем смерть…
Она встала, потянув Гришу за собой, и скомандовала:
— Так, у тебя пять, хорошо, десять минут на душ и приведение себя в пристойный вид, и рванём.
— А Хранительница — это кто?
— Хранительница — это я. Давай, ускоряйся, я по дороге тебе всё расскажу. И имей в виду — вода в душе только холодная.
Гриша притворно застонал:
— Что-то одно я бы пережил: или тебя-Хранительницу или холодную воду. Но чтобы всё вместе…
Увернувшись от запущенной в него подушечки, он засмеялся, и только на пороге, полуобернувшись, посмотрел на Василису тоскливо и обречённо.
Глава 18. Дневные разговоры
За стеной зашумела вода и одновременно раздался абсолютно поросячий взвизг. Василиса одобрительно кивнула и, пробормотав, что холодная водочка сейчас — самое оно, чтобы взбодриться, критически оглядела комнату, с сожалением — так и не использованную кровать, и постучала кулаком в дверцу:
— Время вышло! Вытираемся, одеваемся — и на выход.
Вид вышедшего Гриши её не порадовал: был он несчастный, сине-зелёный, с красными глазами, и трясся мелкой дрожью. Так что вместо немедленного отправления пришлось выгнать его на солнышко, выдав расчёску, и жестоко отказав в дополнительной порции пива.
В приоткрытую дверь заглянула хозяйка, и неуверенно спросила:
— Можно? У вас кто-так так страшно визжал, я подумала — не случилось ли что…
Василиса смутилась:
— Вы уж нас извините за шум — у меня друзья ночевали, вот один из них холодный душ и принял.
— Да я понимаю, после хорошей гулянки ледяной душ — первое дело, нужно было и второго взбодрить. А вы можете и тёпленькой сполоснуться — там возле крана переключатель синенький, он со скважины на бак переключает, который на крыше. Дни-то жаркие стоят, там вода с вчера ещё не остыла, да за утро ещё подогрелась.
Василиса начала неудержимо хихикать, хозяйка с недоумением на неё посмотрела, а потом сообразила:
— Это я виновата, нужно было вчера объяснить…
Успокоив расстроенную женщину, девушка с удовольствием смыла с кожи соль тёпленькой водичкой, и даже ухитрилась промыть волосы. Перегнувшись через подоконник, она вытащила из руки задремавшего Гриши свою расчёску и завязала высокий хвост, попутно подсчитывая, сколько раз ей уже приходилось ходить в этом мире с мокрой головой. Получалось, что каждый день. Пожав плечами — ну, вот такая сказка, Василиса прихватила рюкзак и сэкономленное пиво, и отправилась будить Гришу.