Многие были недовольны таким решением. Зачем туда плыть, раз и так уже две недели назад был еще раз урезан рацион? Куда ведет их Бугенвиль? Надо повернуть круто на север, идти к Новой Британии, Молуккским островам, иначе все могут погибнуть от истощения. Но Бугенвиль как будто и не слышал ропота недовольных. Он часто засиживался в каюте, ворошил свои записи по навигации. Скорость передвижения корабля, направление и время — вот что нужно знать каждому мореходу. И каждая из этих задач решалась по-разному. Хорошо плавать по известным маршрутам. Когда в синей дымке пропадают берега, держись определенного курса и при попутном ветре можешь быть уверен, что через столько-то дней будешь у намеченного пункта. Здесь — не то. Никогда не видели земли, где сейчас находится фрегат, белых парусов, никогда еще европейцы не наносили на карты эти извилистые скалистые берега. Что находится на юге, на западе? Об этом можно только гадать. Главное — идти вперед и вперед, исследовать сколько хватит сил юго-западную часть Тихого океана.
И все время надо размышлять, думать, сопоставлять, принимать решения, которым должны беспрекословно подчиняться четыреста человек экипажа. Трудно! Но разве легче было другим первооткрывателям, когда они впервые вступали в самые большие на земле пустынные водные пространства?
И Бугенвиль снова и снова просматривал дневники и записи мореходов прошлого. Они составили первые карты пусть неточные, но все же ориентиры, таблицы, помогающие определять местонахождение корабля.
Бугенвиль читал и свои записи, которые он вел, впервые пересекая Атлантический океан:
«25 ноября 1758 года. Северо-западные ветры стали еще сильнее. Небо затянуло тучами. Этой ночью я заметил, что, несмотря на громадные волны, море светлое, даже блестящее. Те, кто объясняет это движением частиц атомов, находятся на правильном пути».
А вот еще запись: «Анекдот о д’Аламбере. Рассказывают, что мадам Руссо, кормилица знаменитого математика, на его вопрос о том, что такое философ, ответила: «Философ? Да это человек, который всю жизнь изнуряет себя, чтобы стать знаменитым после смерти».
Бугенвиль улыбнулся. Он ясно представил себе спокойное лицо д'Аламбера. В последние годы они часто встречались в салоне мадам Леспинас. Умная, обаятельная женщина. Он обязан ей знакомству с многими учеными-энциклопедистами.
В дверь каюты тихо постучали.
Вошел Сен-Жермен и робко осведомился о дальнейших планах капитана. Бугенвиль довольно сухо ответил, что все будет зависеть от обстоятельств.
— Де Бурнан был очень любезен, — сказал Сен-Жермен, — и сообщил мне, что вы, мосье, советовались с ним относительно того, идти ли дальше на запад от земель, которые вы окрестили Большими Цикладами.
— Да, это так. — Бугенвиль смотрел на Сен-Жермена выжидающе. Он недолюбливал бывшего чиновника и не понимал, куда тот клонит.
— Позвольте мне дать вам совет, мосье, — вкрадчиво сказал Сен-Жермен.
Бугенвиль сделал неопределенный жест.
— Уже прошло более двух месяцев со дня выхода с Новой Киферы, и я думаю, мосье, что нам нельзя терять более времени. Нужно идти к широтам Новой Британии, чтобы затем, обогнув Новую Гвинею, остановиться в каком-нибудь порту.
Бугенвиль насторожился. Откуда у старой лисы столь обширные географические познания? Конечно, это неспроста, по-видимому, его информирует о курсе кораблей кто-нибудь из офицеров, скорее всего шевалье дю Гарр- Вот как этот человек отблагодарил за гуманное отношение к нему. Ведь если бы он оставался все время под арестом, запертым в своей каюте, вряд ли смог бы теперь даже привстать с койки!
Бугенвиль нахмурился:
— Спасибо, мосье, за совет. Я обдумаю его.
Корабли продолжали идти прежним курсом. Через несколько дней Лавесс подошел к Бурнану, которого все считали правой рукой Бугенвиля, и задал тот же вопрос, что и Сен-Жермен.
Бурнан ответил, что не знает в точности намерении капитана, но, по-видимому, корабли продвинутся к северо-западу еще на пять-десять градусов, до тех пор, пока, может быть, не откроется какой-либо пролив, отделяющий Новую Гвинею от Новой Голландии.
Криво усмехнувшись, Лавесс процедил:
— Я хочу высказать пожелание, чтобы это опасное решение не повлекло за собой потери обоих наших судов и большей части их экипажа. Все знают, что вода, овощи и топливо на исходе. Сокращен на две трети рацион, и без того более чем скудный. И ничто не предвещает скорого окончания наших бед.
— Следует помнить, — спокойно сказал Бурнан, — что мы вышли в кругосветное плавание не для того, чтобы привезти с собой мускатные орехи, корицу и другие пряности, как, может быть, считает Сен-Жермен. Даже самое малое открытие не дается без борьбы и трудностей. Мы попали в нелегкое положение, следовательно, надо сжать зубы и затянуть ремни на животе.
Темные круги под глазами шевалье говорили о том, что ему приходится тяжелее, чем многим другим.
Лавесс пристально взглянул на Бурнана, но ничего не сказал.
Орден предписывал своим членам сохранять невозмутимость при любых обстоятельствах. Хитрый, вымуштрованный суровой иезуитской школой, Лавесс не стал спорить с шевалье, но продолжал методично, с присущей ему настойчивостью убеждать Сен-Жермена, что дальнейшее продвижение на запад может привести только к гибели обоих кораблей.
И когда прошло еще несколько недель, старый колониальный чиновник не выдержал. В присутствии Лавесса и астронома Веррона он раздраженно попросил комиса[7] показать опись имеющегося продовольствия, которую он составил для Бугенвиля и Дюкло-Гийо.
Комис с презрением посмотрел на отчаявшегося человека:
— Это вас совершенно не касается, мосье, и вы не имеете никакого права спрашивать меня об этом!
— Не касается?! — вспылил Сен-Жермен. Он уже не мог владеть собой. Топнув ногой, он почти закричал — Я не могу не заметить, что мосье Бугенвиль поступает несправедливо и черство, сокращая пищевой рацион экипажа! И это еще более чувствительно, так как он не питается с нами за одним столом!
Сен-Жермен потерял всякое чувство меры и стал выкрикивать свои обвинения, как базарная торговка. Комис и подошедший Дюкло-Гийо с удивлением смотрели на старого чиновника. Сен-Жермен в возбуждении сорвал с головы парик, и его маленькая подстриженная голова выглядела особенно нелепо на фоне надувшегося ветром грота.
— Бугенвиль привык к шоколаду с миндальным молоком, — кричал Сен-Жермен. — К этому надо добавить и молоко козы, которую мы везем от самого Монтевидео. И это в то время, когда команда голодает! Посмотрите на его лицо! Оно говорит о том, что мосье Бугенвиль не очень-то считается с нашими желудками в угоду своему! А что за командование! После Новой Киферы мы открыли столько земель, но из-за недостатка припасов не посетили ни одной из них. Что мы сможем сказать хотя бы об архипелаге, названном им Луизиадами? Сколько еще времени мы будем плыть на запад? Может быть, мосье Бугенвиль хочет сделать великие географические открытия? Ответьте мне, мосье Дюкло-Гийо!
Сен-Жермен сделал движение, как бы намереваясь схватить капитана за грудь. Дюкло не двинулся с места, только его густые брови сдвинулись. Он все больше и больше хмурился по мере того, как распалялся Сен-Жермен. Увидев мрачное лицо Дюкло-Гийо, Сен-Жермен как будто немного отрезвел:
— Я не вижу ничего реального в этом предприятии вплоть до сегодняшнего дня, — сказал он уже более спокойным тоном. — Кроме очень больших расходов на вооружение двух судов.
Почувствовав чей-то взгляд, Дюйкло-Гийо обернулся. За его спиной стоял отец Лавесс. Насмешливо улыбаясь, он с нескрываемым одобрением слушал Сен-Жермена и обменивался какими-то знаками с дю Гарром.
В некотором отдалении собралась кучка матросов. Дюкло-Гийо понял, что они с интересом ждут ответа капитана. Отчитать эту старую лису Сен-Жермена? Но на крик не следует отвечать криком.
— Моряку я не простил бы ни единого слова из того, что вы здесь изволили произнести, — сказал Дюкло-Гийо, сдерживая себя. — Но так как вы всю свою жизнь провели в колониях, а на наш фрегат попали только благодаря какой-то нелепой случайности, я вам отвечу. Сейчас наше положение труднее, чем когда бы то ни было. Вы знаете, что все это время нас преследуют бури, дожди и западные ветры. Я не раз ходил в Южное море. Здесь можно ждать ураганов в любую минуту. Даже сейчас, — Дюкло-Гийо показал вдаль, — на горизонте тучи. А во время шторма трудно лавировать вблизи незнакомых берегов. Вот почему наше плавание столь опасно. Все это, а также недостаток продовольствия, очевидно, взбудоражило ваши нервы. Вам следует пойти в каюту и хорошенько выспаться.
7
Комис на французских кораблях XVIII века — должностное лицо, ведающее продовольственными и другими запасами.