Пополнив запасы провианта, Бугенвиль решил сняться с якоря и, используя попутные ветры, дующие в это время года, добраться до Батавии. Несмотря на кажущееся расположение к французским морякам, резидент острова Генрих Оуман наотрез отказался дать им точную карту здешних вод. Бугенвилю не позволили даже следовать за голландской шхуной, уходившей на Яву. «Будёз» и «Этуаль» в одиночестве вышли из порта, чтобы начать бесконечное блуждание среди множества островов Молуккского архипелага.
Голландцы не только не дали никаких объяснений, но и сознательно преувеличили трудности плавания. На французских же картах некоторые острова были показаны неточно, широты определены не всегда правильно. Поэтому де Бушажу ежедневно приходилось вести точные обсервации широты. Это была трудная и утомительная, но совершенно необходимая работа.
Экипажи кораблей не могли насытиться после продолжительной голодовки. Матросы накупили у обитателей попадавшихся на пути островов всякой живности, плодов, зелени. Нельзя было ступить по палубе и шагу, чтобы из-под ног с громким кудахтаньем не вылетела курица. Цинга исчезала на глазах. Однако моряков подстерегала другая опасность…
Перемена пищи, хотя и в лучшую сторону, не могла не отразиться на пищеварении. И вот у многих появились признаки острых кишечных заболеваний. Началась дизентерия. В жарком климате, с постоянными душными испарениями она была болезнью особенно опасной.
Но моряки не падали духом. Даже больные выходили на палубу, когда впереди по курсу открывалась новая земля.
Еще несколько недель, и моряки увидят Батавию.
Но общее приподнятое настроение было омрачено смертью боцмааа Пишо. Он так и не смог оправиться от болезни, свалившей, его еще у острова Бука.
Старый моряк, избороздивший на своем веку все океаны, не выдержал трудностей этого, ставшего в его жизни последним, пути.
Отец Лавесс с безразличным выражением произнес краткую молитву, и тело Пишо, завернутое в парусину, скользнуло в глубину.
Через несколько дней на пути фрегата оказалось небольшое судно, похожее на ящик, с пирогой на буксире. Оно шло одновременно под парусом и на веслах, держась у самого берега. К Бугенвилю подошел французский матрос, нанятый на Боеро и плававший ранее на голландских судах.
— Мосье капитан, — сказал он, — это пиратское судно, охотящееся за невольниками.
— Как, — вскричал Бугенвиль, — В таком случае мы откроем по нему огонь без предупреждения!
Но пираты, видимо, почуяли опасность. Они сразу же изменили курс и вскоре исчезли за одним из бесчисленных островков.
— Жаль, — сказал Бугенвиль капитану Дюкло-Гийо, — что это судно скрылось. Мы могли бы отплатить хотя бы за некоторые из тех жестокостей, которые здесь, в голландских водах, происходят ежедневно, ежеминутно. Я узнал на острове Боеро кое-что о голландском управлении Ост-Индской компании.
— Да уж, — сказал в тон ему Дюкло-Гийо. — Я сам видел человека, у которого выжгли на лбу клеймо и наказали кнутом за то, что он показал англичанину карту этих мест! Вот и нам теперь приходится плавать, как в тумане, среди этих многочисленных островков.
Капитан зло сплюнул за борт.
— Не только так голландцы охраняют свои владения, — сказал Бугенвиль. — Когда они вытеснили отсюда испанцев и португальцев, то очень скоро убедились, что защищать монопольное положение в торговле пряностями трудно, а помешать контрабандной торговле еще труднее. Тогда они принялись уничтожать растения, дающие пряности, и оставили их только в нескольких, хорошо охраняемых местах. Резидент на Боеро говорил мне, что Ост-Индская компания выплачивает ежегодно двадцать тысяч рис-далей королю острова Тернате только за уничтожение этих растений.
Бугенвиль прошелся по шканцам. Заметив появившегося на палубе Вивэ, он нахмурился.
Хирург поразительно напоминал шпиона провинциальной полиции, на медика же он был похож мало. Сейчас Вивэ расхаживал с таким видом, будто и не он, корчась от страха, ползал на животе по земле острова Бука, не решаясь поднять глаз на начальника экспедиции.
— Добрый день, мосье, — сказал Вивэ, натянуто улыбаясь.
Бугенвиль едва ответил на поклон и, обращаясь к Дюкло-Гийо, заметил:
— Думаю, что этой богатейшей коммерции будет нанесен сильный удар. Голландцы могут настроить еще немало военных укреплений, поместить там свои гарнизоны, но здесь все против них. Жестокость вызывает сопротивление угнетенных островитян. При каждом удобном случае они нападают на голландские форты и сжигают их. Частые землетрясения также разрушают постройки голландцев. Вредный климат ежегодно уносит почти две трети солдат и рабочих, посылаемых сюда. Компания не может уничтожить все растения, дающие пряности. Никогда еще подобная мера не приносила хороших результатов. Кстати сказать, англичане все чаще появляются в этих водах и уже неоднократно силон оружия заставляли голландцев отдавать пряности и плоды.
Вивэ хотел что-то возразить, но тут прибежала Барре.
В слезах, не помня себя, девушка бросилась к хирургу.
— О боже! Шевалье де Бушаж… Ему очень плохо. Спасите его, мосье Вивэ, умоляю вас.
Вивэ отступил на шаг и искоса посмотрел на Бугенвиля.
— Идите к главному хирургу, мосье ла Порту, он поможет вашему… Бушажу.
Жанна не обратила внимания на издевательский тон Вивэ. Она бросилась к нему и схватила за рукав камзола:
— Разве вы не знаете, что мосье ла Порт в лихорадке, бредит. Идемте же! — И Барре с неожиданной силой увлекла за собой упиравшегося Вивэ.
— Немедленно идите, Вивэ, — приказал Бугенвиль, — и доложите о состоянии здоровья шевалье! Впрочем, я отправлюсь с вами.
Де Бушаж лежал в жару. Его длинные черные волосы разметались, впалые щеки горели лихорадочным румянцем, глаза блестели. Узнав капитана, шевалье попытался улыбнуться.
Вивэ, едва взглянув на больного, сухо произнес:
— Сильная лихорадка и дизентерия. Ему надо пустить кровь.
Бугенвиль сделал протестующий жест.
— Неужели вы не понимаете, что больной очень слаб, потеря крови может быть для него роковой.
— Я хочу сделать то, что предписывает медицина, — сказал Вивэ. Он обернулся и строго посмотрел на Барре, стоявшую у двери. — А вам, мадемуазель, здесь делать нечего. Больного перенесут в лазарет.
Бугенвиль взял Бушажа за руку. Она была сухой и горячей.
— Крепись, старина, мы еще с тобой поплаваем. — И, наклонившись к самому уху шевалье, что-то тихо сказал ему. Потом выпрямился — Мосье Вивэ, вы сделаете все необходимое, но только не пускайте больному кровь. Извольте также осмотреть ла Порта. В его услугах мы сейчас нуждаемся больше, чем когда-либо.
Вивэ склонил голову.
— Слушаюсь, мосье.
Бугенвиль еще раз посмотрел на де Бушажа. Шевалье закрыл глаза и тихо стонал. Врывавшийся в каюту ветер играл листами книги аббата Прево. Из-за двери доносился сдержанный плач Жанны.
Стояла очень теплая погода — в южном полушарии было начало лета. Дули постоянные юго-восточные ветры. Фрегат легко рассекал волны мощным форштевнем. Продолжительная стоянка в Батавии — крупнейшем порту Ост-Индии — не оставила никаких приятных воспоминаний. Французские моряки с удивлением убедились, как жесток здесь введенный голландцами колониальный режим. За малейшую провинность яванцу отрубали голову, жители были лишены всего. Компания вывозила с острова пряности, равноценные золотой валюте. Служащие компании — члены верховного регентского совета, судебной коллегии, а также духовенство, офицеры флота и военные — наживали огромные состояния.
Пока корабли стояли у острова, продолжала свирепствовать дизентерия.
Взяв запас вина, свежих сухарей, мяса, Бугенвиль поторопился выйти в море. И не было ни одного человека, который был бы не рад этому. Корабли взяли курс на Иль-де-Франс (остров Маврикий). Во время этого перехода эпидемия дизентерии поразила и таитянина. Аотуру тяжело береносил болезнь. От прежней веселости не осталось и следа. И хотя юноша безропотно принимал все лекарства, предписанные ему главным хирургом ла Портом, выздоравливал он медленно. Климат Батавии ему пришелся не по душе, и он часто жаловался Бугенвилю на то, что плавание продолжается слишком долго, — не так, как он рассчитывал.