Наконец показалась долгожданная земля. На фоне темной зелени выделялись белые здания Порт-Луи — главного города Иль-де-Франса. Возле самого порта, как бы прислонясь к нему, виднелась высокая Пальцевая гора. Склоны ее поросли лесом и искрились водопадами. Невдалеке от порта в море впадала большая река.
Кое-где виднелись поляны, на которых возделывали сахарный тростник. Плантации были окружены длинными рядами камней. Когда фрегат входил в порт, перед глазами моряков возник целый лес мачт и рей. Сквозь этот лес можно было разглядеть лишь часть дома, дерева, крыши, мола.
Уже в виду острова Иль-де-Франс шевалье де Бушажу стало хуже, и, несмотря на все старания ла Порта, он скончался на руках Бугенвиля, не отходившего от штурмана ни на шаг. Тело де Бушажа перенесли на берег и похоронили с воинскими почестями. Бугенвиль долго сморкался в большой клетчатый платок, глаза его покраснели. Он не мог говорить и произнес у могилы шевалье всего несколько слов:
— Наше благополучное плавание жестоко омрачено смертью шевалье де Бушажа, который был исключительно благородным человеком. Наряду с большими знаниями морского дела он соединял в себе все лучшие качества ума и сердца!
Барре не плакала. Но черты ее и без того худого лица обострились, она куталась в теплую шаль, хотя стояла очень жаркая погода.
Как и всегда на стоянке, у Бугенвиля было много забот: ремонт судна, закупка и погрузка продовольствия, различные нужды экипажа.
После визита к губернатору острова, мосье Пуавру, он решил списать с фрегата часть моряков, пожелавших остаться здесь для каботажных плаваний. Перевезли на берег некоторые инструменты и научное оборудование, которое уже не было нужно экспедиции. Бугенвиль распорядился оставить на острове большой куб для опреснения морской воды — недавнее техническое усовершенствование.
Как-то вечером в домик, который занимал Бугенвиль, пришел Коммерсон и сказал, что намерен остаться на острове Иль-де-Франс для продолжения научных исследований.
— Как, Филибер, — воскликнул Бугенвиль, — неужели вам недостаточно того огромного количества растений, которые вы собрали во время путешествия?
— Знания человека лежат мертвым грузом, покуда он не найдет им практического применения, — ответил Коммерсон. — До этого плавания я не представлял себе и сотой доли богатств земли. Теперь же я знаю неизмеримо больше, чем мои коллеги во Франции. И вот мне в голову пришла идея, которой я отныне посвящаю свою жизнь. До сих пор ученые располагали растения в своих систематиках произвольно. Я же хочу положить начало естественной классификации растений, так как это есть в действительности, в самой живой природе. А для этого еще нужны факты и факты… — Коммерсон помолчал, покашлял. — Да, вот еще: Барре остается со мной. Она не хочет возвращаться во Францию.
Бугенвиль с сомнением посмотрел на ученого. Лишения, перенесенные им в Южном море, конечно, не прошли бесследно. Глаза Коммерсона блестели ярче обычного. Он перенес и цингу, и дизентерию. Напряженная работа также подорвала его силы.
Бугенвиль теперь жалел, что очень мало времени провел в обществе ученого. Они виделись лишь урывками, а поговорить обстоятельно было попросту некогда. Но, отдавая все силы общему делу, они разделяли все трудности и опасности далекого пути. А это, пожалуй, сближает не меньше, чем долгие часы самых задушевных бесед.
Коммерсон сидел, опустив голову на руки, в позе бесконечно усталого человека.
Бугенвиль приказал принести бургундского и наполнил бокалы.
— Ну что же, за ваше здоровье, мосье.
— А я пожелаю вам благополучного плавания, ведь еще тысячи миль отделяют фрегат от берегов отчизны. То что вы сделали, капитан, прославит вас навсегда. Да и меня, пожалуй. — Коммерсон встал из-за стола и низко поклонился. — Остров, которому вы дали мое имя, будет обозначен на всех морских картах.
— Вы заслужили большего, мосье. Сказать по чести, вашим именем вполне справедливо можно было бы назвать целый архипелаг.
— О нет, во Франции есть много людей, чей ум и достоинства гораздо более заслуживают быть отмеченными. Я имею счастье близко знать Вольтера и Дидро, преклоняюсь перед гением Руссо, хотя и не все его идеи разделяю…
Бугенвиль улыбнулся.
— Некий парижский издатель говаривал, что хотел бы заполучить всех троих и держать их на чердаке без штанов. Но, к сожалению, один из них слишком богат, а двое других не согласятся получать за свой труд построчно…
Коммерсон прищурил глаза:
— Смотрите, как бы этот издатель не заполучил вас в качестве компенсации. Ведь вы, мосье, уже достаточно знамениты. Боюсь только, вы не захотите остаться без столь важной части туалета.
— Ну, чтобы сквитаться с вами, дорогой Коммерсон, скажу, что моему издателю придется изрядно побегать за мной по белу свету. В таком случае он прежде меня окажется без штанов. Да, что же это, Филибер, вы только прикоснулись к бокалу!
Увидятся ли они когда-нибудь? Конечно! Но, вероятно, пройдут долгие годы. Сказать Коммерсону о том, что он задумал давно, еще в южных морях? Никто пока не знает о зародившихся у него во время путешествия планах. Белые пятна на карте не дают покоя пытливым людям. И кто знает, если б не было смелых дерзаний, какими знаниями располагало бы человечество? Бугенвиль сделал большой глоток из бокала.
— Моему издателю трудно будет найти меня, ибо я решил отправиться… — Бугенвиль сделал паузу, — к Северному полюсу.
Лицо Коммерсона сразу покрылось красными пятнами. Он понял, что на сей раз его собеседник не шутит. Вот как! Что ж, ему по душе смелые решения. Коммерсон порывисто вскочил и бросился к капитану.
— Погодите, мосье, — остановил его Бугенвиль. — Пока я вам ничего больше не скажу. Я все продумаю и изложу свой план в записке морскому министру как только вернусь во Францию. Но обещаю, что вы первый узнаете подробности моего проекта.
Коммерсон был тронут.
— Вместо банальных пожеланий успеха мне хочется преподнести вам подарок, хотя бы самый скромный. Ведь я еще не рассчитался с вами за остров, носящий мое имя. Одну минуточку, мосье.
Ученый встал, наглухо застегнул сюртук, неторопливо вышел из комнаты и спустился в сад.
Бугенвиль твердо решил отказаться от любого ценного подарка. Ученый располагает более чем скромными средствами, а ведь ему предстоит не один год провести на острове, чтобы выполнить хотя бы часть своих грандиозных планов.
Коммерсон вернулся с большой веткой, усыпанной красивыми ярко-красными цветами. Он подошел к Бугенвилю и, держа ее в вытянутой руке, торжественно заговорил:
— Это растение, мосье, принадлежит к числу самых распространенных на островах Южного моря. И совсем недалеко отсюда я случайно нашел его. Но, как ни странно, оно еще не известно науке. Я льщу себя надеждой, что мне принадлежит честь открытия этого вида, и отныне он будет известен ботаникам как бугенвиллея.
Старый слуга, пришедший спросить, не нужно ли еще вина, с удивлением увидел, что капитан первого ранга флота его величества обнимает одетого в старый сюртук пожилого человека с печальными глазами.
Серое небо отражалось в таком же сером море… Иногда моросил мелкий дождь. Холодный, пронизывающий ветер свистел в реях. Когда ветер свежел, верхушки невысоких волн покрывались пеной. Аотуру зябко кутался в два плаща, принесенных ему услужливым комисом по приказанию Бугенвиля, но не уходил в каюту. Он по-прежнему целые дни проводил на палубе, хотя еще не поправился после болезни. Прошло почти десять месяцев, как фрегат покинул Отаити.
Соломоновы острова… Новая Британия… Новая Гвинея… Ост-Индия… Батавия… Иль-де-Франс…
Узнав, что Бугенвиль нашел наконец своих соотечественников на Иль-де-Франсе, Аотуру обрадовался. Конец пути! Вот она, Эноуа Парис. Никуда не нужно более плыть, испытывать голод и лишения. Он так ослаб во время плавания, что хотел только дожить до этого дня.