Но вот, к удивлению многих, показался еще один парус.
— Да это не «Тритон», мосье! — воскликнула Жанна.
Теперь уже и сам Коммерсон видел, что это не приземистое двухмачтовое судно, приходившее в три месяца раз на остров, а быстроходный фрегат, птицей летевший по темным волнам океана.
Второй корабль тоже быстро приближался к острову.
На флагштоках обоих судов развевались королевские штандарты. Навстречу неизвестному судну выслали лоцмана.
Через час Коммерсон сидел в каюте командира фрегата капитана первого ранга Мариона-Дюфрена.
Сначала разговор шел о пустяках, к которым обязывала вежливость. Но вскоре настороженность рассеялась, капитан оказался общительным, улыбчивым человеком.
— Как доплыли, капитан? — осведомился Коммерсон.
— Никогда бы путешествие не могло быть столь приятным, если бы не сильные ветры и не бушующее море, заставившие нас потерять несколько дней у этих неприступных берегов. Но, кажется, все страхи были сильно преувеличены. Однако вас, конечно, в первую очередь интересует, что же делается у нас, на родине. Правда, я уже сравнительно давно оттуда, прошел почти год, как я покинул берега нашей прекрасной Франции, но все же мои новости, может быть, окажутся для вас свежими.
— Прежде всего, — отозвался Коммерсон, — мне хотелось бы услышать о моем товарище по путешествию и руководителе мосье Бугенвиле. Я получил от него за это время всего два письма. Но, возможно, и другие где-нибудь ждут меня, а я их. Ведь за последние годы я проделал несколько тысяч лье, и мосье Пуавр, который всегда очень любезно пересылает мне всю корреспонденцию, мог быть в затруднении.
— Что ж, рад вам сообщить, мосье, что капитан в добром здравии и, кажется, замыслил новое длительное путешествие. По слухам, на этот раз он отправляется к Северному полюсу. Что из этого выйдет? Вы, мосье, наверное, знаете, что герцог Шуазель не у дел, он уже не министр. Говорят, что из-за происков Дегийона и пало министерство Шуазеля. Сам бывший министр обанкротился, его огромную картинную галерею пустили с молотка. И, как утверждают, большинство шедевров приобрел герцог Де-гийон.
Марион-Дюфрен рассмеялся, но тут же снова стал серьезен.
Коммерсон сидел и молча слушал капитана, опершись на трость и положив подбородок на согнутый локоть.
— Я много слышал о Бугенвиле, хотя и не имею счастья быть с ним знаком, — продолжал Марион-Дюфрен. — Ведь я уроженец Сен-Мало и помню прием, оказанный герцогом Дегийоном только что вернувшемуся из кругосветного плавания капитану. Он посадил капитана под арест на несколько суток, воспользовавшись каким-то пустяковым предлогом. Вряд ли и новый морской министр граф де Бриенн будет способствовать замыслам нашего знаменитого соотечественника. А жаль. От такого человека, как Бугенвиль, можно ждать удивительных открытий. Сейчас все говорят об англичанине Куке. Он, конечно, замечательный мореход. Но мне кажется, что Бугенвиль ни в чем не уступает ему.
Марион-Дюфрен помолчал, потом продолжал:
— Мы с Бугенвилем одногодки. Он поистине возбудил страсть к исследованиям у многих и многих наших моряков. Во всяком случае, для Франции он всегда останется образцом мужественности и решительности. Мне известно, что он относился гуманно к туземцам островов, которые посетили его корабли. Я читал труды, изданные Бугенвилем. В них он старается проверить и исправить наблюдения своих предшественников-мореплавателей. Можно сказать, что его дневники — настоящие путеводители по неизведанным морям.
— Наверное, вы, мосье, не ожидали увидеть на этом острове одного из спутников Бугенвиля? — спросил Коммерсон. Он проникся невольным уважением к человеку, который так восторженно отзывается о его друге и единомышленнике. Что ж, хорошо, что о нем сложилось такое мнение во Франции.
Но то, что услышал Коммерсон, заставило его вскочить с кресла, на котором он так удобно устроился.
— Я не хотел сообщать вам сразу печальные известия, — сказал Марион-Дюфрен. — Дело в том, что к этим берегам меня привело дело, связанное тоже с одним из спутников Бугенвиля в его плавании…
На фрегате находился Аотуру. Тот самый таитянин, к которому так привязался ученый. Но Аотуру болен черной оспой. Надежд на выздоровление почти нет! Коммерсон вспомнил, что Бугенвиль нередко говорил, что считает преступлением оторвать человека от его родины, от всего, что составляло его существование. Таитянин взошел на борт «Будёза» вопреки желанию начальника экспедиции, и Бугенвиль счел себя обязанным позаботиться о том, чтобы Аотуру удалось вернуться на родину.
Капитан рассказал, что Бугенвиль выполнил этот свой долг. Аотуру попал сначала на остров Иль-де-Франс, где Марион-Дюфрен уговорил Пуавра снарядить специальную экспедицию на остров Таити.
— Это ведь не шутка, и кажется просто неправдоподобным — послать два корабля, чтобы доставить на остров одного человека, — говорил капитан. — Но все уладилось. Пуавр отнесся сочувственно и снабдил меня деньгами и всем необходимым. Но как только мы вышли в море, у Аотуру появились все признаки черной оспы. Мы привезли его сюда, корабельный врач очень боится за его жизнь. Вот почему вы увидели вместо ожидаемого вами «Тритона» «Маскарену» под моим командованием и «Маркиза де Кастри» под командованием де Клемсра.
Словно придавленный огромной тяжестью, Коммерсон опустился в кресло. Он живо представил себе тот день, когда Аотуру, оживленный, взволнованный, впервые поднялся на палубу фрегата. Он так хотел посмотреть Францию… «Эноуа Парис оказалась для таитянина Эноуа матэ — страной, которая убивает», — подумал он.
— А я-то думала, мосье Бугенвиль, что вас из Франции, из Парижа гонит несчастная любовь! Что еще может побудить человека безрассудно довериться волнам угрюмого океана?
— Океан вовсе не так угрюм, думать так — большое заблуждение, мадемуазель, — ответил Бугенвиль. — Океан чудесен! Он никогда не остается постоянным, и эта изменчивость поистине прекрасна, даже тогда, когда стихийные силы природы напоминают человеку о его ничтожестве…
Приходилось опять привыкать к светской болтовне, делать визиты, и немало: его теперь приглашали наперебой, и особенно в дома, где были дочери на выданье.
О кругосветном плавании говорил весь Париж. Вначале как будто собрались грозовые тучи. За время плавания произошло много перемен: Шуазель пал от происков Дегийона. Бугенвиля встретили на родине недоброжелательно. К счастью, правление Дегийона было кратким, а успех плавания превзошел все ожидания. Бугенвилю присвоили звание бригадного генерала и пожизненно — капитана первого ранга, ранее он это звание носил по должности. Уж наверное его собеседница посвящена во все тонкости служебной карьеры.
— Однако я утверждаю, — смеясь продолжала она, — что всю эту красоту вы бросите, как только женитесь на очаровательной Флоре Монтандр. Ведь только молодость невесты удерживала вас от этого шага, хотя, кто знает, может быть, вы скрываете другие соображения? Вы, наверное, хотите вернуться к островитянке, чье сердце покорили на очаровательной Новой Кифере? Признайтесь же!
Бугенвиль отшучивался как умел и был очень рад, когда смог наконец откланяться.
Ему захотелось побыть в одиночестве, и он приказал кучеру ехать на Монмартр.
Лично ему путешествие доставило успех. Но какую пользу принесло оно науке? Эта мысль все чаще беспокоила. Изящно изданный отчет о путешествии, адресованный королю, лежал у многих на каминных полках. Но Бугенвиль знал, что большинство рассматривает там только иллюстрации, на которых обитатели острова Таити были изображены как дамы и кавалеры парижского общества. Бугенвиль писал свою книгу для моряков, а не для увеселения скучающего света. Его раздражало, что при дворе возникла игра в «таитян и таитянок». Неужели только для этого рисковали жизнью четыреста человек, только для этого положено столько трудов, преодолены такие препятствия?
Всем этим чванливым аристократам нет никакого дела до науки. Он собственными ушами слышал, как у него за спиной говорили: как же это Бугенвиль утверждает, что совершил кругосветное плавание? Ведь он не был в Китае, значит, и не объехал кругом света!