Но письма не приходили.
Неужели он мог разлюбить?
В Пятигорске она долго томилась сомнениями, находила себе места, хотела написать ему, но потом решила: поеду во Владикавказ и сама поговорю. Как ждала Анна встречи с Коста! Но сейчас, увидев его, измученного, исхудавшего, подавленного, даже испугалась. За него испугалась. Ей хотелось бы видеть его прежним — здоровым, бодрым, жизнерадостным…
— Константин Леванович, я приехала, чтобы поговорить с вами, — краснея, сказала Анна.
— Спасибо, Анна Александровна!
Они медленно шли по бульвару, мимо мокрых деревьев и мокрых скамеек, в сторону Терека. Холодное осеннее солнце, выглянув на миг, уходило за дальние горы, оранжевые лихорадочные отблески ложились на землю.
— Константин Леванович, — снова заговорила Анна, — что случилось? Вы переменились ко мне…
— Да, Анна Александровна, все переменилось! — коротко ответил Коста. Но в его словах она услышала боль, и в душе ее вспыхнула надежда.
— Вы… мы еще будем счастливы! — с отчаянием выговорила она.
Коста поднял на нее глаза. Он ждал этих слов всю жизнь…
Они спустились к Тереку и остановились возле огромного серого камня. Сколько радостных и горестных часов провел здесь Коста! Тут ждала его когда-то Анна Попова. Отсюда он, бессильный и влюбленный, наблюдал, как ее увозят от него. Здесь начал писать он свою «Фатиму». Как давно это было! Кажется, не одна, а десять жизней прожито с тех пор. «Да, так что она сказала? — стараясь сосредоточиться, спросил он себя. — Мы еще будем счастливы… Нет, этого уже не будет».
Глядя на мутные, катящиеся волны Терека, вспоминала о прошлом и Анна. Вон в том высоком доме с узорчатым балконом веселилась она когда-то на семейном празднике у Поповых. Как завидовала она тогда своей подруге! Так почему же не ответила на его любовь? Побоялась трудной, неустроенной жизни? Тревожного, беспокойного нрава?..
— Я не имею права, — заговорил Коста. — Сделать вас несчастной…
— Вам нужен друг.
— Спасибо… — прошептал он. — Помните мои стихи?
Я отживаю век, ты жить лишь начинаешь,
Я выбился из сил под бременем труда,
Борьбы и нищеты, ты весело срываешь
Весенние цветы… Я стар, ты молода…
Я выстрадал эти стихи. Это не просто слова…
— Сорок четыре года — разве это старость? — перебила его Анна. — Вы поправитесь…
Коста вдруг закашлялся — натужно, хрипло.
— Я должен открыть вам, Анна, еще одно обстоятельство, — глухо проговорил он после приступа. — Сегодня особое присутствие областного правления официально признало меня душевнобольным.
Анна побледнела.
— Мне остается одно: уехать из Владикавказа, пока мальчишки не стали бросать в меня камнями и кричать: «Помешанный!» Прощайте, Анна, бог ведает, свидимся ли. Прощайте, — повторил он, крепко сжав ее холодные пальцы, и, прихрамывая, зашагал прочь.
— Погодите! Коста не обернулся.
Солнце нырнуло за вершины хребта, и синий мрак разом рухнул на город.
Минуты сочтены… Повсюду бьют тревогу.
Уж брезжит луч зари, играя на штыках…
И обновленный мир отдастся вечно миру,
С презреньем бросив нож, запекшийся в крови…
Не упрекай меня… И я настрою лиру
Тогда для равенства, свободы и любви.
Коста
Часть седьмая
1
На станцию Невинномысская поезд прибыл в полдень. Опираясь на палку, Коста прошел по перрону среди пестрой толпы. Вокруг мелькали черные и белые черкески, оборванные ребятишки в громадных овечьих шапках сновали словно маленькие бесенята. С грустью глядел Коста на эту нищету. На привокзальной площади зазывно кричали казачки, предлагая молоко, яйца, вареных кур, горячую кукурузу — лакомства пристанционного базара.
Но вот поезд ушел, и базар мгновенно исчез, торговцы расходились, чтобы прийти к следующему поезду.
Коста шел между бричек и арб, искал попутчика. Жить во Владикавказе он больше не мог. Слух о его «болезни» с быстротой молнии разлетелся по городу, владикавказские власти постарались, чтобы его «помешательство» не осталось в тайне. Куда деваться? И как ни тяжко ехать к сестре — в отцовский дом, где жила Ольга после развода с мужем, — другого выхода не было. Один он на целом свете, бесплатно пользоваться услугами чужих людей не привык, а платить нечем. Деньги, полученные за роспись армянской церкви, все разошлись: часть прожил, а еще больше роздал беднякам.