Смело шагайте!
Трусы, бездельники,
Прочь! Не мешайте!.. —
запел он высоким чистым голосом. — И «Додой» мы пели, и «А-лол-лай»…
— Выходит, я тоже участник забастовки?
— А как же! Вам тоже волчий билет полагается, — улыбнулся Уасил.
— Кажется, я его уже получил, — угрюмо пробормотал Коста, и Уасил понял, что шутка была неуместной.
— Когда ж справедливость на земле восторжествует? — негромко спросил он, ни к кому не обращаясь.
— Справедливость с неба не падает, — сказал Коста после долгого молчания. — За нее бороться надо. Но верю, близок день…
«Не похоже, что из ума выжил!» — про себя отметил Уасил и, забывшись, хлестнул лошадь кнутом. Она взяла рысью. Коста снова застонал от боли.
— Тише, ради бога потише! Мочи нет терпеть! — взмолился он.
Уасил натянул вожжи и придержал лошадь.
— Дошел до нас хабар: на Дальнем Востоке неспокойно, с японцами воевать будем. Наш Хоранов уже в путь собрался, за наградами…
— Старый лев с хищным тигром драться будут, а кровь-то потечет народная, — мрачно отозвался Коста.
Сумерки спускались в Кубанские степи.
— К Баталпашинску подъезжаем, — сказал Уасил. — Не заночевать ли? Ночью по ущелью ехать небезопасно…
— Да, да, устал я, — слабым голосом ответил Коста.
2
В Лаба добрались только к вечеру следующего дня. С утра шел дождь, дорогу развезло, лошадь скользила, арбу то и дело заносило. Уасил уже и не чаял, что они доедут. Наконец лошадь остановилась па церковной площади возле дома, где жила Ольга Левановна.
Промокший, озябший Коста чувствовал себя так слабо, что не мог слезть с арбы. Уасил постучал в дверь. Долго не открывали. Тогда, взяв Коста на руки, Уасил с трудом понес его к дому.
— Кого надо? — раздался из-за двери голос Ольги.
— Открывай быстрее! Коста очень плох! — крикнул Уасил, едва удерживая обмякшее тело.
— Носит вас в этакую пору!
Она открыла дверь, держа в руках керосиновую лампу. Ее небольшие глаза недобро поблескивали. Увидев брата на руках Уасила, женщина запричитала:
— Ну вот, дождалась! Так я и знала! Вот тебе за все грехи твои!..
— Куда нести? — тихо спросил Уасил, не обращая внимания на ее причитания.
— К отцу… Я хочу видеть его, — еле слышно проговорил Коста и замолчал.
— Бредит он, — прошептал Уасил и понес Коста в хадзар[22], где на стене висел большой портрет старого Левана.
Пока Ольга разжигала печь, Уасил осторожно раздел Коста, уложил в постель, укутал одеялом.
— Простудился в дороге. Ничего, поправится, — сказал он, уходя.
— Померкли дни мои! Знаю я, какая это простуда!.. — снова запричитала Ольга.
Уасил ушел. Брат и сестра остались вдвоем. Ольга плакала и негромко приговаривала:
— Как жить-то будем, брат? Чем я тебя кормить буду? Написал бы ты мне доверенность, поехала бы я в город, может, друзья твои помогут «Ирон фандыр» издать? Деньги бы получили. Книгу твою достать нельзя, люди за нее большие деньги платят. Случится беда — похороню я тебя, ведь ничего у нас нет. Вон ты какой стал, бледный, прозрачный, высох весь!
— Рано хоронишь, сестра, — сказал Коста и отвернулся к стенке.
С портрета смотрел на него большими добрыми глазами старый Леван. Коста шепотом обратился к нему, как к живому:
— Вздор говорит дочь Кизьмиды, не слушай ее, отец! Спокойной ночи тебе…
Вместе с первыми лучами солнца разнеслась по Лаба весть, что приехал тот, чье имя дорого каждому бедняку. Широкий двор Хетагуровых заполнился людьми. Чинно, как положено по обычаю, первыми в хадзар вошли старики. Они поздравляли Коста с приездом, желали скорого выздоровления. Он был очень слаб и всем отвечал лишь двумя словами:
— Сестры… Братья…
Выходя во двор, люди смахивали слезы и с горькой злобой шептали:
— Доконали! Добились своего… Не похож на себя наш Коста…
Из Хумаринской крепости приезжал знакомый врач, осмотрел больного, покачал головой.
— Покой и горный воздух — вот все, что может помочь. Иных лекарств нет у меня.
3
Всю зиму пролежал Коста больной, в полузабытьи и полудреме. А когда от снегов, тающих в горах, мутными и быстрыми стали реки, он, вопреки пророчествам врачей, начал поправляться. Однако доктора настаивали, чтобы он перебрался повыше, в горы — в Лаба летом душно и жарко.
Несколько раз в течение зимы приезжал Ислам Крымшамхалов. Он окончательно порвал со своей знатной родней и поселился отдельно, в маленьком домике, в Теберде. Одни говорили, что причиной тому — начинавшийся туберкулез, другие — что ненавидит он своих братьев-богатеев, но так или иначе, жил Ислам тихой уединенной жизнью, писал, рисовал и мало кто его навещал.