Шлойме удалось успокоить родных, они были готовы к предстоящему испытанию. Счастливы были родители, что их сын тут, рядом, что он стал их утешителем в этой великой беде. Они забыли о страхе, освободились от него и видели только вечный покой, уготованный им после смерти, и уже ждали ее как избавления.
Шлойме и его молодая жена сидели, прислонившись к надгробию. Ночь окутала их, звезды сияли в небе, с берега, из долины, долетали крики казаков, вспыхивали и гасли огоньки выстрелов, иногда слышалось чье-то приглушенное рыдание. Двойра прижимается к мужу. Не смерти она боится, — боится расставания, ей страшно потерять радость, которую она так недавно узнала. Теснее, крепче прижимается она к нему: пусть лучше они погибнут вместе, чем будут разлучены.
— Шлойме, мы только начали жить и уже должны расстаться. Не дал мне Бог стать матерью твоих детей.
— Двойра, Бог нас соединит, если мы хотим прийти к Нему в святости и чистоте. Там, на небе, мы вечно будем вместе, удостоимся видеть Божественный свет, пока не придет Избавитель, пока его рог не воскресит мертвых.
Внезапно их страх превратился в радость. Они сами не поняли, как это произошло, но почувствовали, что тишина и покой спустились на землю, легко стало у них на сердце, и вернулись слезы, высушенные близостью смерти. Улыбаясь сквозь слезы, Двойра сказала:
— Шлойме, я больше не боюсь смерти. Почему же они не придут, не освободят нас? Так хорошо было бы сейчас умереть! Так же хорошо, как опять пойти с тобой к свадебному балдахину.
— Не надо, Двойра. Пока мы живы, надо просить о жизни, а не о смерти.
— Для Всевышнего все возможно. Да, Шлойме, мы будем жить. Я так хочу жить для тебя, Шлойме, так хочу…
— Тише, Двойра, тише.
— Я так хочу быть с тобой, на этом свете или на том. Жить и знать, что ты со мной, — говорила Двойра, засыпая в объятиях Шлойме.
Шлойме сидел, не шевелясь, смотрел на жену. Такой слабой, такой беззащитной и прекрасной была она сейчас! Ему казалось, что он ее не узнаёт, все земное покинуло Двойру, небесный свет сиял на ее лице, будто это не она, а праматерь Рахель спустилась с неба, будто это сама Божественная душа явилась оплакать разрушенный Храм.
Глава 7 По воде
С наступлением ночи в людях проснулась надежда и воля к жизни. Мендл позабыл о смерти, энергия снова вернулась к нему. Он огляделся по сторонам. Все поняли, о чем он думает. Мендл посмотрел на спящую Двойру.
Она молода и красива. Если казаки схватят ее, они оставят ее в живых, но сделают с ней то, что хуже смерти. Все это понимали, хотя никто не высказал эти мысли вслух.
Тем временем кладбище пришло в движение. Люди появлялись из укрытий, собирались вместе, о чем-то тихо говорили. Это еще больше ободрило Мендла. Он встал.
— Мендл, куда ты?
— Хочу подойти к забору, посмотреть, может…
— Мендл…
— Тише.
— Куда ты пошел? Я тебя не пущу! — Юхевед попыталась остановить его. — Если умирать, лучше умрем вместе.
— Подойду к забору, может, есть какая-то надежда.
Двойра проснулась. Спросила, испуганно глядя по сторонам:
— Кто это играет? Я слышала музыку во сне.
И правда, издали доносился тихий звон крестьянской лиры. Страх вернулся. Кто-то сказал, что это идут казаки. Люди снова начали прятаться среди могил, старались не дышать, матери укрывали платками детей, чтобы те не закричали. Тихо стало на кладбище, только шелестели листья верб, а звон лиры все приближался.
Наконец струны смолкли и кто-то позвал:
— Евреи, пора! Чего вы ждете?
В слабом свете звезд стоял старый нищий с лирой в руке.
— Кто ты?
— Не узнаете? Это я, портной. Я говорю по-украински, вот и затесался среди гоев. Уходите скорее! Я слышал, они говорили, что на кладбище спряталось много евреев со своим золотом и серебром. Когда рассветет, они придут. Уходите!
— Куда?
— Река сейчас спокойная. Злодеи веселятся в городе, пьянствуют и грабят. Несчастен тот, кто это видел! Попробуйте перебраться на тот берег, здесь очень опасно.
Люди снова зашевелились, черные тени двигались среди надгробий, тихо переговариваясь друг с другом. Вдруг кто-то бросился бежать, кто-то вскрикнул.
— Тише, услышат, — отозвалось несколько голосов.
— Что вы делаете? Гои заметят.
— По одному, по одному, через поле, — командовал кто-то.
Все кладбище пришло в движение, только Мендл продолжал сидеть, пристально глядя на Двойру и сосредоточенно размышляя. Кладбище пустело, но он не поднимался с места.