– Мы поедем, – заявляет Линда. – Но при одном условии.
– То есть?
Томмазо смотрит на нее удивленно.
– Прекрати мне «выкать».
Томмазо улыбается, но видно, что ему неловко.
– Хорошо, хм… – протягивает он, пытаясь вспомнить ее имя.
– Линда, – поспешно вставляет она. – Меня зовут Линда.
– Точно! – восклицает он, поднося руку к виску, не скрывая досады. – Прости. Обычно я сразу запоминаю имена. Не знаю, что со мной, но сейчас очень сложный период, и я немного рассеян. – Затем он отводит взгляд и заводит двигатель. – Ты права, давай на «ты».
Линда показывает ему дорогу:
– Километров шесть по прямой, потом на развилке повернешь, но я тебе скажу, как доедем.
– Отлично. Как прикажешь, – отвечает он, включая коробку передач.
Линда погружается в кресло и вдыхает аромат роскошного салона из тончайшей кожи «Оксфорд»: сиденья цвета верблюжьей шкуры, простеганные двойной строчкой, белая приборная панель со вставками из дерева и металла.
– Какую музыку предпочитаешь? – сразу же спрашивает Томмазо. Дисплей бортового компьютера загорается желтым светом, и появляется надпись «музыка».
– Хмм… посмотрим, удастся ли тебе меня удивить. Выбери сам, – предлагает Линда.
Томмазо начинает листать длиннющий плейлист до буквы «С», и Линда с ужасом видит лишь классические произведения.
– «Coldplay» подойдут?
– Да, мне они нравятся, – быстро отзывается Линда, облегченно переводя дух. Она такого не ожидала.
Салон наполняется нотами «Paradise». Томмазо, не дожидаясь, пока она попросит, прибавляет громкость. Линде это приятно, она улыбается и начинает подпевать, опережая Coldplay. Поглядывает на Томмазо, чтобы не дать застать себя врасплох: он сосредоточен, взгляд устремлен на дорогу.
У него элегантный профиль, белая кожа, ухоженные светлые, чуть вьющиеся волосы, гладко выбрит, на правой щеке, на уровне нижней губы – маленькая родинка. Можно сказать, он – образец классической, идеальной красоты, а это не совсем та красота, которая нравится Линде. Но она готова признать, что перед его обаянием трудно устоять.
Внезапно музыка стихает, и в тишине салона раздается звонок. Томмазо нажимает кнопку на правой стороне руля и отвечает:
– Надин? – В его голосе легкое удивление.
Из динамиков доносится глубокий и мягкий женский голос с арабско-французскими певучими нотками:
– Mon amour[2], ты далеко? Ты ведь помнишь, ужин у губернатора…
Мысли Томмазо мгновенно переключаются, и он вспоминает, что должен присутствовать на официальном вечере.
– Ну конечно, помню, – говорит он так уверенно, что Надин не может усомниться.
Но Линда, сидящая рядом, невольно улавливает в его голосе нетерпеливые нотки.
– А ты где, родная?
– Только что вышла от парикмахера, – отвечает Надин.
Возможно, укладка удалась или еще по какой-то причине, но по голосу похоже, что она явно довольна.
– Хорошо. Жду тебя дома. Нам нужно быть у Баллана к девяти. Не опаздывай, прошу тебя…
Это произнесено медовым, нарочито вежливым тоном, но в нем явно слышится приказ. Когда Надин так говорит, перечить ей нельзя.
– Конечно, дорогая. Увидимся.
– À bientôt. Bisou![3]
Томмазо завершает разговор, и в салоне вновь звучит Coldplay.
– Жена? – спрашивает Линда.
Томмазо качает головой.
– Подруга. Мы не женаты, хотя все равно что супруги.
– А, – только и произносит Линда несколько удивленно.
– У меня сегодня вечером важный ужин, а я чуть не забыл. Не знаю, что со мной творится, – объясняет Томмазо, слегка улыбаясь тонкими губами. – Нечто среднее между дружеским ужином и рабочей встречей.
– А кем ты работаешь? – спрашивает Линда.
– Я дипломатический агент.
– Это как?
Линда смотрит на него с любопытством: наверное, это одна из суперпрофессий, требующих особой квалификации. Она смутно представляет эту деятельность.
– Я работаю в «Фарнезине», – продолжает Томмазо.
Он говорит общими фразами – может, думает, что она все равно не поймет детали?
– Значит, часто ездишь за границу? – спрашивает Линда и тут же сама понимает, что это, наверное, самое банальное, что могло прийти ей в голову.
Представление о мире у нее довольно стереотипное, сложившееся по американским фильмам об агенте 007: комнаты со звукоизоляцией, оружие с глушителем, частные самолеты, портфели, набитые деньгами…
В общем, государственная тайна, которую надо защищать ценой собственной жизни: такая вот работа под прикрытием, для которой, как ей кажется, Томмазо идеально подходит.
– В общем-то, да, я подолгу живу за пределами Италии, – отвечает Томмазо. – Уже лет двадцать катаюсь по свету.
– А чем ты занимаешься? – не унимается Линда.
– Ну, смотря, какие задания мне поручают.
Линда показывает ему развилку, метрах в ста:
– Вот, туда. Потом – направо, – объясняет она и добавляет: – Прости, я тебя перебила. Ты рассказывал о заданиях.
– Ну да, разные миссии, которые обычно длятся около двух лет, – поясняет Томмазо, – я работаю в сфере экономической и финансовой дипломатии. Все, что касается сотрудничества с другими странами и участия в программах развития международных отношений.
– Хм-м… не совсем понятно, и что: никаких пистолетов и чемоданчиков с долларами?
– Да нет… я работаю в сфере экономических отношений и стараюсь предотвращать возможные проблемы между Италией и другими странами и делать все, чтобы сохранить дружеские отношения. В общем, чтобы никто не делал никому мелких неприятностей.
Томмазо улыбается, потом смотрит на дорогу и снижает скорость.
– На перекрестке – куда?
– Вон туда. Мы почти приехали.
Дорога идет между виноградниками. Слева на холме – разрушенная средневековая башня. Чуть впереди, на плато, прямо из скалы бьет источник.
– Ага, возле таблички поверни, – направляет его Линда.
Томмазо только успевает прочесть надпись: «Маршрут № 1: к подножью Кансильо».
– Теперь осторожнее – дорогу развезло, – предупреждает Линда.
Несколько сотен метров по виноградникам и оливковым рощам, и появляется Голубой дом. Кажется, будто он парит между небом и землей.
Томмазо снижает скорость.
– Ты здесь живешь? – спрашивает он, потрясенный окружающим видом.
– Да. Этот дом принадлежал моим бабушке и дедушке.
– Потрясающее место, – Томмазо останавливает машину посреди дороги.
– Можешь парковаться, где хочешь. Хоть между теми двумя олеандрами.
– Вообще-то мне уже пора… – Томмазо в нерешительности наклоняет голову, и все же что-то его удерживает. – Кажется, я уже опаздываю на ужин.
– Позволь хотя бы предложить тебе аперитив – надо же мне хоть как-то тебя отблагодарить… – глаза Линды вызывающе блестят.
– Ну хорошо, – сдается Томмазо. Отпускает руль и выключает двигатель. – Но только на десять минут, не больше. Потом мне надо бежать.
Они выходят из внедорожника.
Линда опережает его, в одной руке ключи, через плечо переброшена куртка. Ветер шелестит листвой деревьев, и от его порывов волосы Линды развеваются и лезут в глаза.
Томмазо смотрит на поросшие деревьями холмы, будто находится в месте, затерянном во времени и пространстве, которого не найти на картах навигатора.
– Входи, – приглашает Линда.
Томмазо идет за ней, на мгновение задержав взгляд на мраморной табличке на двери с фамилией Оттавиани, написанной синими буквами. Все здесь кажется ему оригинальным, не похожим на вещи, к которым он привык. Подняв голову, Томмазо видит солнечные часы.
– Эти часы здесь, сколько я себя помню, – поясняет Линда, повернувшись к нему. – Их нарисовала Урсула, подруга моей бабушки, австрийка, в сороковых годах. Но честно признаюсь, я даже не разбираюсь в них.
Томмазо смотрит на нее так, будто хорошо знает, как ими пользоваться, но не подает вида.