Нинка присела на табурет.
– Приглашение из расчетного отдела получила?
– Ага. От депонента этого?
– От депонента.
– А что с него проку?
– Деньги сейчас пойдем с тобой получать.
– Какие еще деньги? – напористо спросила Нинка.
– За твою полугодовую работу.
– Так разве я работала?
– По нашим, по моим документам – работала! – усмехнулся Николаев и смотрел на Нинку внимательно, словно чего-то недоговорил, а про это «чего-то» ей, Нинке, надо быстренько догадаться самой, и чем быстрей, тем лучше.
– Что-то я не помню, когда у вас убиралась.
– Ты вовсе, что ль, дура? – спросил Николаев с интересом. – Вовсе никакой догадки не имеешь?
– О чем догадка?
– Ты у меня – «мертвая душа»!
– Чего-о-о?
– Через плечо. Не горячо? – хмыкнул Николаев. – Ладно, чего тебе понимать не надо, того и не надо, а то только во вред получится. Пойдем сейчас деньги получать. Паспорт с собой?
– С собой.
– Трудовую книжку тебе оформят там.
– Ой! – встрепенулась Нинка. – Так это ж и совсем ладненько! Я на меховую фабрику устроюсь!
– Если захочешь, – усмехнулся Николаев, встал, запер железные шкафы, собрался выйти, но сел снова. Спросил негромко: – Закон дележки знаешь?
– Знаю, – брякнула Нинка, хотя даже приблизительно не понимала до сих пор, о чем идет речь.
– Тебе двадцать пять, остальное отдашь.
– Ладно.
Что надо было отдавать, что за «двадцать пять» надо получить, Нинка опять же смекнула не сразу. Потом до нее дошло, что она получит двадцать пять рублей. Тоже неплохо к Новому году.
Они вышли из вагончика, уселись в холодный вездеходик и через полчаса подъехали к темному зданию.
– Наше управление, – пробурчал Николаев. – Вопросов лишних не задавай, расписывайся, где положено. Я тебя ждать буду.
Они поднялись по лестнице, со всеми встречными Николаев здоровался, народ был тут суетливый и говорливый, но мужик пер, как бульдозер, и ни с кем для разговоров не приостанавливался.
Довел ее до дверей, обитых клеенкой, и сказал:
– Войдешь и объявишься. Я – Агафонова, у меня депонент. Больше ничего не вякай.
Нинка толкнула двери и вошла в комнату, где у столов сидели четыре женщины, в углу кипел электрочайник, и все полки были завалены бумагами.
– Я Агафонова. Допомент! – решительно сказала Нинка.
– Ждем, ждем! – весело ответила бодрая старушка, вскочила со стула, на котором лежала подушка, метнулась к ящикам, покопалась, выдернула одну бумагу, сказала: – Паспорт, девушка!
Нинка подала паспорт.
Старуха уселась на свою подушку и с какой-то неимоверной скоростью заполнила три бланка подряд.
– Распишитесь здесь, здесь и вот здесь.
Нинка аккуратно вывела свою фамилию, где сказали.
– Распишитесь в трудовой книжке. Она у вас с февраля.
Нинка подумала было, что в феврале еще про это Управление и слыхом не слыхивала, но побоялась, что начнутся всякие вопросы-распросы и она запутается и подведет под монастырь доброго Николаева, который даст ей сейчас целых двадцать пять рублей.
– В ведомости тоже свою роспись.
На этот раз Нинка долго искала свою фамилию, и когда нашла ее, то обнаружила, что в той же строке, где написано «Агафонова Н.В.», стоит еще и запись «старший инженер участка».
И опять Нинка не стала разбираться, что тут к чему, поскольку решила, что все равно не разберется.
– В кассу, – сказала старуха и подала ей небольшой квиточек.
Нинка взяла его и ответила:
– С наступающим вас Новым годом.
– Вас также, – ответила старуха и тут же про нее забыла.
Нинка решила, что квиточек надо сдать в кассу, за что от Николаева и будут получены обещанные деньги.
Но Николаев, который терпеливо ждал ее в коридоре, взял квиточек, вытащил авторучку, вписал туда все, что надо, заставил Нинку расписаться и приказал:
– Теперь до кассы, а потом дележ.
– Где касса?
– Третья дверь налево. Я тебя здесь жду.
Нинка пошла в третью дверь налево, и через три минуты началась сказка.
Молоденькая кассирша, не прерывая разговора по телефону, выхватила у нее квиточек, что-то где-то чиркнула и принялась насчитывать на стол деньги. Трубку она прижимала к уху плечом и кричала:
– Дома я в Новый год!.. А куда?.. Надо подумать. В кассе было жарко, и Нинке все это надоело.
– Получите. Пересчитайте. – Кассирша выкинула на стоечку такую горку деньжищ, какую Нинка в своей жизни не то чтоб в руках не держала, но даже и не видела в натуральном виде, разве что в кино или по телевизору.
С большим трудом удержалась она от глупого вопроса: «Это все мне?» – сгребла деньги, сложила их в сумочку и вышла из кассы.
В голове у нее загудело и на миг мелькнула мысль, что, наверное, тут что-то не совсем правильно, и она получила эти деньги за другую Агафонову, какую-то свою однофамилицу. Но ведь по ее паспорту старуха квиточек писала!
Николаева в коридоре не было.
Сумочка с деньгами вдруг потяжелела.
«Сколько же там, в сумочке-то?» – пыталась припомнить Нинка и вдруг вспомнила и цифры, и как их вывел прописью Николаев: три тысячи восемьсот шестьдесят рублей! Господи, да это же больше, чем половина автомобиля «жигули»! Точно! Сколько стоил «жигуль», Нинка хорошо помнила из разговоров Васи – шесть тысяч! А у нее – половина! Но тут она очнулась и вспомнила, что вовсе у нее не половина, а всего двадцать пять рублей, вот так-то!
Николаев в коридоре не появлялся.
А почему это всего двадцать пять рублей от такой суммы, вдруг засвербила щекотливая мысль в сердце Нинке. Это ж почему так мало, если она все эти деньги на свою фамилию получила? Нет, это совершенно не по-честному!
Она прошла по коридору и остановилась у окна. Вниз вела лестница – черный ход, поднимались они с Николаевым по большим, парадным ступеням.
А если вниз по лестнице да деру?
Сумочка с деньгами стала еще тяжелей, на тонну уже тянула.
Нехорошо так, решила Нинка. Совестно. Она за эти деньги не работала. Но за что же свои двадцать пять получает? Вывод у нее получился один и очень простой. Николаев ее обманывает. А если обманывает, то нужно навести ясность. А если не ясность, то нужно торговаться и получить, сколько положено.
В середине коридора грохнули двери, и из них выскочил Николаев. Как сумасшедший оглянулся, по покрасневшему лицу у него бежал пот, увидел Нинку и рысью кинулся к ней.
– Начальник меня не вовремя поймал! Получила?
– Да.
– Пойдем на дележку. Свои двадцать пять процентов получишь, как договорились.
В голове у Нинки опять затрещало. Значит, не двадцать пять рублей, а двадцать пять процентов, а это уж совсем другое дело! Раз другое, то можно и поторговаться, так дело не пойдет, чтоб ни за что ни про что выпускать из своих рук уже все, пригретые в своей сумочке деньги!
По черной лестнице они спустились площадкой ниже, где никого не было.
Нинка сказала решительно.
– Нет такого закона, чтобы у меня было двадцать пять.
– Что? – дернулся Николаев.
– Мало, говорю, двадцать пять! Накалываете вы меня!
– Ты что, девка, офонарела?
Но по его глазам и дрогнувшему голосу, Нинка сообразила, что идет правильным и верным путем, что доля ее по этому неведомому ей закону куда как больше, чем объясняет ей Николаев. И она отчаяно выпалила:
– Вам двадцать пять, а мне остальное!
– Это, девка, крупный перебор, – прошептал Николаев. – У меня риска куда больше, чем у всяких «мертвых душ». Тебе то что за труды такие? Приходишь раз в квартал да живые деньги без тревоги получаешь, а мне тебя еще отмазывать при всяких комиссиях. Ладно, я мужик добрый. Давай пополам.
– Идет, – сказала Нинка потому, что уже вся тряслась от страха, и, если б Николаев гаркнул на нее сейчас покруче, она бы отдала ему всю сумочку с деньгами да бежала без оглядки куда глаза глядят.
Николаев очень быстро разделил деньги, повеселел, подмигнул Нинке и сказал:
– Уведомлений больше не жди. В конце каждого квартала приходи, и снова провернем такую операцию. На всю жизнь теперь будешь приварок иметь.
«Квартал», отложилось в голове у Нинки, каждый квартал можно получать деньги. И требовалось теперь узнать, что такое этот «квартал», чтобы знать на что рассчитывать.