Приняв это решение, Нинка вдруг вспомнила, что прямого приглашения от Васи она еще не получила, что в письме не сказано, когда именно и куда приезжать, так что торопиться не следовало. Можно было дать телеграмму, но Вася написал конкретно, что будет вызывать ее на телефонные переговоры.
Но никакими сомнениями за свою будущую судьбу Нинка больше в эти праздничные дни не терзалась. Решение было принято, на душе радостно и светло, и каждый грядущий день будет приносить только хорошее.
Наталья это настроение Нинки почувствовала и поняла, что решила Нинка. А потому больше никаких разговоров о письме Васи, о самом Васе она не заводила. Словно не было этого письма, а тот улетел на Луну давным-давно и не вернулся.
Новый год принялись встречать дня за три до 31-го числа, затем плавно перешли на встречу старого Нового года, и на кухне Нинки перебывало полдома и еще какие-то бессчетные Натальины друзья.
Несколько раз разные гости приноравливались прикорнуть на Нинкином диванчике да скоротать на нем ночку до утра в обнимку с хозяйкой. Но она гнала их без пощады, а самый настойчивый проспал на полу, возле батареи отопления, и был изгнан утром с наказом более здесь никогда не появляться.
Десятого числа пришел вызов на телефонный переговор с городом Нижневартовском, и около полуночи Нинка побежала на Центральный телеграф, как и было указано.
Народу там было располным-полно, и Нинке сказали, чтоб она ждала и слушала вызова.
Во втором часу ночи хриплая девушка по радио пригласила Нинку в кабину номер восемь, Нинка вбежала в будку и схватила трубку.
– Здравствуй, Ниночка! С Новый годом! – Слышно было так, словно говорили из соседней кабины.
– Здравствуй, Вася, и тебя с праздником!
– Ты мое письмо получила?
– Получила, получила!
– Как ты, согласная?!
– Да, Вася!
– Когда сможешь выехать?
– Да когда хочешь! Хоть завтра! – захохотала Нинка.
– Хорошо. Я тебе пришлю телеграфом денег, и ты возьми билет на самолет до Тюмени. Возьми точно на четырнадцатое число, на утро! Я тебя там на своей машине встречу, и мы доедем до дому своим ходом! Поняла?!
– Вася, я самолетов боюсь! Не летала я никогда!
– Полетишь! Надо жить современно!
– Подожди, когда вылетать?!
– Четырнадцатого утром! У нас время вперед вашего идет, и ты утром будешь здесь! А я тебя встречу!
– А если билетов не будет?
– Бери на следующий рейс, я буду ждать, пока не прилетишь!
– Хорошо. Ну, как ты там?
– Да не жалуюсь, здесь, Ниночка, жизнь совсем другая и люди совсем другие, тебе понравится!
– Вася, я у Натальи полушубок куплю, он на баранине, теплый и короткий!
– Не покупай! Здесь дубленки импортные есть, а короткий так это только для форсу хорошо, холодно у нас! Ничего не покупай, если деньги есть, то возьми все да бельишко и прилетай.
– А как же с самолетом быть, Вася? Боюсь я его ужас как!
– Бутылку с собой возьми! Как скажут ремнями пристегиваться, так пристегнись и дерябни глоток, и при посадке тоже!
– Стыдно в самолете пить!
– Ничего, так многие спасаются!
– А если самолет упадет?
– Не упадет!
– Ну а если?!
– Тогда мне, Нина, совсем жизни не останется. Совсем.
Конечно, решила Нинка, Арман ответил бы своей Маргарите Готье как-нибудь и покрасивее, но и Вася сказал хорошо: совсем у него жизни не останется.
О чем потом был разговор, Нинка так уже и не запомнила. О всякой разности.
Через десять минут она вышла из телеграфа и пошла домой пешком. Далековато было идти, но она дороги и не заметила. Что там два часа ходу, когда через неделю она на самолете полетит черт-те куда. Полетят все вместе: она, Вася, Арман и Маргарита Готье. Нет, Вася будет их ждать.
Утром Наталья ревниво спросила, какой получился разговор. Нинка неизвестно почему соврала, что еще ничего не решено.
Но вечером на ее имя пришел телеграфный перевод и Наталья все поняла.
– Значит, убываешь?
– Да, – ответила Нинка.
– Ну что ж. Буду тебя ждать.
– Так я, Наталья, сюда не вернусь.
– Ох, не зарекайся, молодуха! Может, ты еще на эту кухню будешь рваться как в рай Господний!
– Не думаю, – ответила Нинка, но постаралась ответить помягче, чтобы подругу не обижать.
– Ладно. Чтоб там ни было, а я твое место никому не перепоручу. Буду ждать, пока сама жива.
– Пусть так. Я напишу, как дела пойдут.
– Как сама рулить будешь, так и пойдут.
Тетка Прасковья, прослышав новость про перемены в Нинкиной жизни, пробурчала что-то в том смысле, что чем родственников вокруг меньше, тем жизнь лучше.
Билет на самолет дался с трудом, даже, можно сказать, с боем. Пришлось в паре с беременной женщиной идти по разным начальникам, но билет она достала на тот рейс, что обговорили: четырнадцатое число, утро.
Сберкнижку свою Нинка закрыла. И при этом возникла еще одна проблема: сообщать ли прорабу Николаеву про свой отъезд из Москвы, да и как там будут обстоять дела с деньгами за каждый квартал?
Нинка от этого вопроса отмахнулась. Пусть прораб сам решает что к чему. Он умный, что-нибудь придумает, а адрес новый у Натальи будет, так что сыскать Нинку будет несложно.
Наталья попыталась продать Нинке свой ставший ненужным полушубок на бараньем меху и уродливые сапоги, но она сказала, что Вася уже купил ей дубленку и полушубок на баранине не нужен.
В утро отлета Наталья сказала мрачновато, да так, что напугала Нинку:
– Ты вот там еще о чем подумай. Как прилетишь и любовь у вас начнется, ты к врачу сходи.
– Это еще зачем? – подивилась Нинка. – Я здоровая.
– Здоровая-то здоровая, а сколько у тебя кавалеров было, я тоже не считала, однако же ты не беременела, хотя и должна была. А Вася, может так случиться, ребенка захочет. Так что сходи там к врачу да спроси, все ли у тебя на нижних этажах в порядке.
– В порядке! Я же с этими кавалерами предохранялась!
– Все равно сходи, – настойчиво сказала Наталья. – О таких вещах про себя всегда все знать надо.
– Схожу, – ответила Нинка и тут же про разговор забыла.
Тринадцатого вечером простились с Натальей тихо и скромно. Когда подошла Нинкина очередь сказать в ответ прощальное слово, то она взяла рюмку, подумала, чуть не заплакала и проговорила:
– Чтоб там ни было, Наталья, а теперь я понимаю, что без тебя бы я в Москве сгинула. Подохла бы где-нибудь в канаве, или меня бомжи на вокзале зарезали. Не знаю, может быть, ты на меня какое зло в сердце держишь, особенно за то, что я так уезжаю, но ведь так уж получилось. А я тебя люблю, можно сказать, больше матери родной, потому как никого у меня ближе тебя не было и не осталось. Так что живи здоровенькой и живи вечно.
– Полно тебе, – печально улыбнулась Наталья. – Ты ведь тоже меня зубы вставить себе заставила. Да и вообще – больше года пролетело как ветром сдуло...
В два ночи за Нинкой приехало такси, она расцеловалась с Натальей, пнула ногой в двери Прасковьи и вышла во двор с одним чемоданчиком, в котором, кроме бельишка, если и было что ценное, то только книжка про Даму с камелиями.
По трапу в самолет Нинка поднялась, не чуя собственных ног. Чемоданчик не сдавала, несла в руках. Стюардессы в красивых фуражечках подгоняли всех озлобленными криками, словно самолет сразу и полетит.
Но когда залезли в салон и расселись, то простояли без движения минут сорок.
Нинка сидела так, что видела, как одна из стюардесс закрыла двери и завертела их какими-то жуткими запорами, словно крышку гроба. И с этого момента Нинка вдруг перестала бояться. Совершенно! Теперь уже ничего не поделаешь, крышка закрыта, никуда не вылезешь, на ходу не спрыгнешь, и все в руках Божьих: как повезет, так и повезет, и значения никакого не имеет, будешь ли ты трястись от страха, или, как соседи через ряд, – попивать водку и раскидывать на плоском чемоданчике карты.
И взлет и полет Нинка пережила с каким-то тупым и безнадежным равнодушием. Может, настолько со своей жизнью простилась, что счастливого приземления и не ждала.