Когда она принесла ему телятину, Игорь взглянул на нее снизу вверх и спросил:
– А вы ведь не местная?
– Из Москвы, – ответила она.
– А здесь...
– Заработать надо. Курорт, – туманно пояснила Нинка, сообразив, что тайны своей профессии объяснять ни к чему хотя бы потому, что они ему совершенно неинтересны.
– А ты где здесь устроился? В гостинице?
– Да. За три дня еще оплачено.
Три дня. Времени много. Три дня, а до этого он сказал, что собирается недельку погреться на солнышке.
Но в этот момент в зал, на Нинкино горе, вошла компания горластых немцев. При обычных обстоятельствах Нинка любила этих посетителей – немцы всегда ходили группой, и хотя про них ходила легенда, что будто бы они скупые, но Нинка знала, что это неправда и что немцы ничуть не скупее других. Но уж больно требовательны и капризны. Заработать с ними заработаешь, но придется побегать, и тут уж будет не до личных разговоров с другими посетителями.
Бегая от кухни к столу туристов, она приостановилась около Игоря и сказала:
– Ты как закончишь, меня под расчет не жди, иди на пляж. У нас с пяти до шести перерыв, я прибегу, искупаемся, «Изабеллы» выпьем, а вечером, если свой перевод получишь, то расплатишься. Ну а не получишь, так тоже приходи, не таскаться же тебе здесь голодным.
Он только улыбнулся смущенно, и Нинка побежала к немцам.
В пять часов она схватила в бытовке свой купальник и полетела на пляж. Но Игоря там не оказалось, сколько Нинка не разыскивала его среди загорающих и купающихся. Не объявился он и до шести. Тошно было думать, что человек только на дармовщинку поесть захотел, скверно было на душе оттого, что понастроишь вечно всякие планы, и ничего не свершается.
Ладно, дура ты эдакая, решила про себя Нинка, такая сказка не про тебя.
Вечерняя работа началась вяло и вялой должна была оставаться на весь вечер, потому что был вторник и неизвестно почему, но в этот день недели в «Черном тюльпане» никогда ажиотажа не было. Быть может, потому, что конкуренты в «Магнолии» по вторникам объявляли «вечер свечей», то есть выключали электричество и публика развлекалась при свете стеариновых свечек. А может, просто на вторник над рестораном «Черный тюльпан» нависал час простоя, час передышки, когда его ангел-хранитель отдыхал.
Зал едва наполовину был заполнен к восьми часам, хотя по остальным дням швейцар Леонид к этому времени уже закрывал двери, впускал только блатников или за большую персональную мзду, которую беззастенчиво клал в собственный карман, за что был неоднократно и жестоко бит метрдотелем Эдиком, положившим, что от всякой личной мзды работник ресторана, кем ты там ни был, обязан отчислять долю в его пользу.
В девятом часу в зале появились две кадровые проститутки из Риги. Смуйдра и Марта. Обе рослые блондинки, строгие, холодные, без всякой распущенности и разгильдяйства в своем поведении и внешнем виде. Высококлассные шлюхи. Охочие до такого товара мужчины обычно даже не сразу понимали, с кем имеют дело, и даже побаивались этих строгих дам, так что официантам приходилось подсказывать клиентам, указывать им направление их похотливых желаний. Нинка слыхала, что обе рижанки заламывают непомерные ставки за свои услуги и оценивают себя излишне дорого. Хотя бы потому, что никто из клиентуры не спутывался с ними по второму разу. Люська по этому поводу говорила, что в «рабочем цикле» обе эти бабы для мужиков ничего интересного из себя не представляют. По этому поводу она даже анекдот-загадку сочинила – какая разница между рижанкой и бревном? Никакой! Обе проститутки, скорее всего, остались бы здесь без постоянной работы, если бы публика еженедельно не менялась, приезжали новые охочие до ласк красавиц и потому жизнь блондинок складывалась не столь плохо. Мэтр ресторана Эдик относился к ним снисходительно и говорил, что такие кадры также должны быть при каждом приличном ресторане, хотя бы на всякий случай.
Они заняли свое обычное место за маленьким столиком у окна, заказали бутылку шампанского и фруктов и принялись ждать, пока либо к ним подсядут, либо пригласят за гостеприимный стол. Нинка обслуживала их, не скрывая своей брезгливости, хотя и знала, что если дамочки получали от официантов «наводку», то после удачного сеанса считали своим долгом выражать денежную благодарность.
К восьми часам забежала распаренная и вконец перепуганная Люська и, вытаращив глаза, сообщила, что се сердечного друга непременно убьют, потому что он то ли кошмарно нашкодил, так что и откупиться за свою шкоду не может, то ли попросту залез в какие-то немереные денежные долги и не может расплатиться.
– У тебя приличных денег нет? До конца месяца?
– И были бы, не дала, – спокойно ответила Нинка. – Кому хоть потребовалось?
– Тебе об этом лучше не знать, – обиделась Люська.
– Знать не надо, а денег просишь?
– Так ведь погибает человек! Это же Кавказ! Здесь у мужиков знаешь как строго с их понятиями чести и верности?
– За кого ж ты страдаешь?
– Мой дружок от сердца!
– Для дружков моей помощи нет. С тобой что случись, так это другое дело.
– Ладно. Может быть, ты и права, – вздохнула Люська. – Я ведь действительно, как корова, всем верю, на этом и обжигаюсь.
К девяти часам вечера зал все же, худо ли, бедно, наполнился, но публика была спокойной, унылой, оркестр как ни старался, но расшевелить ее не мог – вторник, одним словом.
Эдик выбросил на стол свои последние козыри. Вышел в перерыве к микрофону и объявил, что по ряду технических причин сегодня ресторан закроется на час раньше – в одиннадцать часов. Этот ход обычно давал результат – публика возмущалась, поднимала крик, и после этого Эдик брал свои слова обратно, а народ почему-то, на радостях, что ли, принимался гулять по-настоящему, широко и беззаботно. Но сегодня и это не сработало. Клиенты вполне равнодушно выслушали сообщение, и никто возмущаться не стал.
– Закроем в одиннадцать! Ну их к черту, – уже серьезно и решительно сказал Эдик на кухне.
– Дельно, – обрадовалась Нинка. – А то я сегодня не выспалась.
– Это отчего же ты не выспалась? – подозрительно спросил Эдик. – С кем-то ночку коротала?
– Да, – ответила Нинка, – сама с собой. Сидела у моря и жизнь свою вспоминала.
– А что на пенсии делать будешь, если уже сейчас начинаешь свою жизнь вспоминать?
– Я до пенсии не доживу.
– Про то и речь. Живи, пока живется. Паскудный день, видимо, с погодой что-то творится. Наверное, магнитные бури людей в ресторан не пускают. И обе наши проститутки второй час без предложений сидят.
У Смуйдры и Марты дела действительно не клеились, и от своих неудач они сидели еще более чопорные и отчужденные, так что все посетители принимали их за участниц какого-то конгресса, который проходил сейчас неподалеку, в Гагре.
Нинка загрузила поднос цыплятами-табака, блюдом в этом сезоне самым популярным, и выскочила в зал. И почти сразу увидела Игоря. Он топтался посреди зала, оглядывался, Нинку не приметил и неожиданно устремился к столу, где сидели проститутки!
С горой цыплят на подносе бежать за Игорем она не могла. Нинка сразу поняла, что парень не до шлюх проявил озабоченность и желание, а просто они сидели вдвоем за столиком и ближе, чем у них, свободных мест не наблюдалось.
Нинка принялась разгружать свой поднос, краем глаза наблюдая за Игорем и с острой неприязнью думая, что обе проститутки сейчас охомутают парня. Охомутают не из надежды заработать, а просто потому, что хорош и представляет из себя бесплатный интерес. Такие вещи с обеими шлюхами случались – работали задарма, из интереса спортивного секса, потому что, в общем-то, настоящими профессионалками они не были, у себя в Риге работали, по слухам, продавщицами и подобным южнокурортным промыслом на берегах родной Балтики не занимались.